Преведе от френски Константин Константинов

ЛЕОНУ ВЕРТУ

НА ЛЕОН ВЕРТ

Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый — мой самый лучший друг. И ещё: он понимает всё на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живёт во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении.

Моля децата да ми простят, че посвещавам тая книга на възрастен човек. Имам сериозно извинение за това: тоя възрастен човек е най-добрият ми приятел в света. Имам и друго извинение: тоя възрастен човек може да разбира всичко, дори и книгите за деца. Имам и трето извинение: тоя възрастен човек живее във Франция и търпи там глад и студ. Той наистина има нужда да бъде утешен.

Если же всё это меня не оправдывает, я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение:

Ако всички тия извинения не са достатъчни, тогава искам да посветя тая книга на детето, което тоя възрастен човек е бил някога. Всички възрастни хора са били най-напред деца. (Но малцина от тях си спомнят това.) И така, поправям посвещението си:

ЛЕОНУ ВЕРТУ, КОГДА ОН БЫЛ МАЛЕНЬКИМ

НА ЛЕОН ВЕРТ, КОГАТО Е БИЛ МАЛКО МОМЧЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

I

Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. На картинке огромная змея — удав — глотала хищного зверя. Вот как это было нарисовано:

Когато бях на шест години, видях веднъж в някаква книга за Девствения лес, която се наричаше „Преживени случки“, една великолепна картина. Картината изобразяваше една змия боа, която гълта някакво диво животно. Ето копие от рисунката.

В книге говорилось: «Удав заглатывает свою жертву целиком, не жуя. После этого он уже не может шевельнуться и спит полгода подряд, пока не переварит пищу».

В книгата се казваше: „Змиите боа поглъщат плячката си цяла, без да я сдъвкват. След това не могат да помръднат и шест месеца спят, през което време храната им се смила.“

Я много раздумывал о полной приключений жизни джунглей и тоже нарисовал цветным карандашом свою первую картинку. Это был мой рисунок №1. Вот что я нарисовал:

Тогава дълго мислих за приключенията в джунглите и успях и аз да направя с цветен молив първата си рисунка. Моята рисунка номер 1. Тя беше такава:

Я показал моё творение взрослым и спросил, не страшно ли им.

Показах прекрасното си произведение на възрастните и ги попитах дали моята рисунка не им вдъхва страх.

— Разве шляпа страшная? — возразили мне.

Те ми отговориха: „Че защо една шапка ще вдъхва страх?“

А это была совсем не шляпа. Это был удав, который проглотил слона. Тогда я нарисовал удава изнутри, чтобы взрослым было понятнее. Им ведь всегда нужно всё объяснять. Это мой рисунок №2:

Моята рисунка не изобразяваше шапка. Тя изобразяваше една змия боа, която бе глътнала и смилаше слон. Тогава нарисувах вътрешността на змията боа, та да могат възрастните да разберат. На тях винаги трябва да им обясняваш. Моята рисунка номер 2 беше такава:

Взрослые посоветовали мне не рисовать змей ни снаружи, ни изнутри, а побольше интересоваться географией, историей, арифметикой и правописанием. Вот как случилось, что шести лет я отказался от блестящей карьеры художника.

Възрастните ме посъветваха да не рисувам змиите боа, както те изглеждат отвън и отвътре, и да се занимавам с география, с история, със смятане и с граматика. Ето как, още когато бях шестгодишен, изпуснах великолепното поприще на художник.

Потерпев неудачу с рисунками №1 и №2, я утратил веру в себя. Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им всё объяснять и растолковывать.

Бях обезсърчен от неуспеха на моята рисунка номер 1 и на рисунката си номер 2. Възрастните никога нищо не разбират сами, а за децата е уморително все да им обясняват и обясняват.

Итак, мне пришлось выбирать другую профессию, и я выучился на лётчика. Облетел я чуть ли не весь свет. И география, по правде сказать, мне очень пригодилась.

Така че трябваше да си избера друг занаят и се научих да управлявам самолети. Летял съм по малко навсякъде из света. И вярно е, че географията много ми послужи.

Я умел с первого взгляда отличить Китай от Аризоны. Это очень полезно, если ночью собьёшься с пути.

От пръв поглед можех да различавам Китай от Аризона. Това е много полезно, ако човек се заблуди нощем.

На своём веку я много встречал разных серьёзных людей. Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше.

През живота си имах голям брой срещи с голям брой сериозни хора. Живял съм много при възрастни хора. Виждал съм ги съвсем отблизо. Това не ме накара да имам по-хубаво мнение за тях.

Когда я встречал взрослого, который казался мне разумней и понятливей других, я показывал ему свой рисунок №1 — я его сохранил и всегда носил с собою. Я хотел знать, вправду ли этот человек что-то понимает.

Когато срещнех някой възрастен, който ми се струваше, че разбира малко повече, аз го проверявах с рисунката си номер 1, която бях запазил. Исках да зная дали той наистина е способен да разбира.

Но все они отвечали мне: «Это шляпа».

Но всякога ми се отговаряше: „Това е шапка“.

И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звёздах. Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж и гольф, о политике и о галстуках. И взрослые были очень довольны, что познакомились с таким здравомыслящим человеком.

Тогава аз не му приказвах нито за змии боа, нито за девствени гори, нито за звезди. Приспособявах се към него. Приказвах му за бридж, за голф, за политика и за вратовръзки. И възрастният биваше много доволен, че се е запознал със също такъв разсъдителен човек.

ГЛАВА II

II

Так я жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет тому назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре.

Живях така сам, без да имам с кого да разговарям истински, докато преди шест години ми се случи едно принудително кацване в Сахарската пустиня.

Что-то сломалось в моторе моего самолёта. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам всё починить, хоть это и очень трудно.

Нещо се бе счупило в мотора на самолета ми. И тъй като нямах нито механик, нито пътници, приготвях се да извърша сам една трудна поправка.

Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю.

За мене това беше въпрос на живот или смърт. Имах вода за пиене едва за осем дни.

Итак, в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, — и тот был бы не так одинок.

И така, първата вечер заспах върху пясъка, далеч на хиляда мили от каквото и да е населено място. Бях откъснат от света повече, отколкото някой корабокрушенец върху сал сред океана.

Вообразите же моё удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок. Он сказал:

Представете си моята изненада на заранта, когато едно странно гласче ме събуди. То каза:

— Пожалуйста… нарисуй мне барашка!

— Моля… нарисувай ми една овца!

— А?..

— Какво?

— Нарисуй мне барашка…

— Нарисувай ми една овца…

Я вскочил, точно надо мною грянул гром. Протёр глаза. Стал осматриваться. И увидел забавного маленького человечка, который серьёзно меня разглядывал.

Аз скочих на нозе, като че ме бе треснала мълния. Потърках добре очите си. Погледнах внимателно наоколо си. И видях едно необикновено момченце, което се взираше сериозно в мене.

Вот самый лучший его портрет, какой мне после удалось нарисовать.

Ето най-хубавия негов портрет, който по-късно можах да нарисувам.

Но на моём рисунке он, конечно, далеко не так хорош, как был на самом деле. Это не моя вина. Когда мне было шесть лет, взрослые убедили меня, что художник из меня не выйдет, и я ничего не научился рисовать, кроме удавов — снаружи и изнутри.

Но, разбира се, моята рисунка съвсем не е тъй пленителна, както бе моделът. Не съм виновен аз за това. Още когато бях шестгодишен, възрастните ме бяха обезсърчили в попрището ми на художник и аз не се научих да рисувам нищо друго освен змиите боа, както изглеждат отвън и отвътре.

Итак, я во все глаза смотрел на это необычайное явление. Не забудьте, я находился за тысячи миль от человеческого жилья. А между тем ничуть не похоже было, чтобы этот малыш заблудился, или до смерти устал и напуган, или умирает от голода и жажды.

Така че с разширени от учудване очи гледах това видение. Не забравяйте, че бях на хиляда мили далеч от всяко населено място. Ала моето момченце не ми изглеждаше нито заблудено, нито че умира от умора, нито че умира от глад, нито че умира от жажда, нито че умира от страх.

По его виду никак нельзя было сказать, что это ребёнок, потерявшийся в необитаемой пустыне, вдалеке от всякого жилья. Наконец ко мне вернулся дар речи, и я спросил:

То съвсем не приличаше на загубено сред пустинята дете, далеч на хиляда мили от всяко населено място. Най-сетне, когато можах да проговоря, аз му казах:

— Но… что ты здесь делаешь?

— А… какво правиш ти тук?

И он опять попросил тихо и очень серьёзно:

И тогава тихичко, като че казваше нещо твърде сериозно, то ми повтори:

— Пожалуйста… нарисуй барашка…

— Моля, нарисувай ми една овца…

Всё это было так таинственно и непостижимо, что я не посмел отказаться. Как ни нелепо это было здесь, в пустыне, на волосок от смерти, я всё-таки достал из кармана лист бумаги и вечное перо.

Когато загадката е много внушителна, не смееш да не се подчиниш. Колкото безсмислено да ми изглеждаше това — далеч на хиляда мили от всички населени места и заплашен от смъртна опасност, — аз все пак извадих от джоба си лист хартия и писалка.

Но тут же вспомнил, что учился-то я больше географии, истории, арифметике и правописанию, и сказал малышу (немножко даже сердито сказал), что не умею рисовать. Он ответил:

Но като си спомних, че съм учил най-много география, история, смятане и граматика, казах на момченцето (с малко лошо настроение), че не умея да рисувам. То ми отговори:

— Всё равно. Нарисуй барашка.

— Нищо. Нарисувай ми една овца.

Так как я никогда в жизни не рисовал баранов, я повторил для него одну из двух старых картинок, которые я только и умею рисовать — удава снаружи. И очень изумился, когда малыш воскликнул:

Но тъй като никога не бях рисувал овца, направих му една от двете рисунки, които единствено можех да рисувам. Рисунката на боа, както изглежда отвън. И се смаях, когато чух, че момченцето ми отговори:

— Нет, нет! Мне не надо слона в удаве! Удав слишком опасен, а слон слишком большой. У меня дома всё очень маленькое. Мне нужен барашек. Нарисуй барашка.

— Не! Не! Не ща слон в боа. Боата е много опасно нещо, а слонът заема много място. Там при мене всичко е много мъничко. Трябва ми овца. Нарисувай ми една овца.

И я нарисовал.

И аз нарисувах.

Он внимательно посмотрел на мой рисунок и сказал:

То погледна внимателно и рече:

— Нет, этот барашек уже совсем хилый. Нарисуй другого.

— Не! Тая овца е тежко болна. Нарисувай друга.

Я нарисовал.

Аз нарисувах друга.

Мой новый друг мягко, снисходительно улыбнулся.

Моят приятел се усмихна мило, със снизхождение:

— Ты же сам видишь, — сказал он, — это не барашек. Это большой баран. У него рога…

— Ти сам виждаш… Това не е овца, а овен. Има рога…

Я опять нарисовал по-другому.

Отново поправих рисунката си.

Но он и от этого рисунка отказался:

Но както предишните, той не прие и тая:

— Этот слишком старый. Мне нужен такой барашек, чтобы жил долго.

— Тази е много стара. Искам овца, която да живее дълго.

Тут я потерял терпение — ведь мне надо было поскорей разобрать мотор — и нацарапал ящик.

Тогава, изгубил търпение, тъй като бързах да довърша разглобяването на мотора, аз надрасках тая рисунка.

И сказал малышу:

И отсякох:

— Вот тебе ящик. А в нём сидит такой барашек, какого тебе хочется.

— Това е сандъкът. Овцата, която искаш, е вътре.

Но как же я удивился, когда мой строгий судья вдруг просиял:

И много се изненадах, когато видях, че лицето на моя млад съдник светна:

— Вот это хорошо! Как ты думаешь, много этому барашку надо травы?

— Тъкмо това исках! Мислиш ли, че за тая овца ще трябва много трева?

— А что?

— Защо?

— Ведь у меня дома всего очень мало…

— Защото там, при мене, всичко е съвсем мъничко…

— Ему хватит. Я тебе даю совсем маленького барашка.

— Сигурно ще й стигне. Аз ти дадох съвсем малка овца.

— Не такой уж он маленький… — сказал он, наклонив голову и разглядывая рисунок. — Смотри-ка! Он уснул…

Той наведе глава над рисунката.
— Не е толкова малка… Я гледай! Тя е заспала…

Так я познакомился с Маленьким принцем.

Ето тъй се запознах с малкия принц.

ГЛАВА III

III

Не скоро я понял, откуда он явился. Маленький принц засыпал меня вопросами, но когда я спрашивал о чём-нибудь, он словно и не слышал.

Трябваше ми доста време, за да разбера отде бе дошел той. Малкият принц, който ми задаваше много въпроси, като че никога не чуваше моите.

Лишь понемногу, из случайных, мимоходом оброненных слов мне всё открылось. Так, когда он впервые увидел мой самолёт (самолёт я рисовать не стану, мне всё равно не справиться), он спросил:

Само случайно казани думи ми разкриха постепенно всичко. Така, когато за пръв път видя моя самолет (аз не мога да изрисувам моя самолет, за мене това е много сложна рисунка), той ме попита:

— Что это за штука?

— Какво е това нещо?

— Это не штука. Это самолёт. Мой самолёт. Он летает.

— Това не е „нещо“. То хвърчи. То е самолет. Моят самолет.

И я с гордостью объяснил ему, что умею летать. Тогда он воскликнул:

И се чувствувах горд, като му казах, че летя. Тогава той извика:

— Как! Ты упал с неба?

— Как! Ти си паднал от небето!

— Да, — скромно ответил я.

— Да — отвърнах скромно аз.

— Вот забавно!..

— Ах! Че е смешно…

И Маленький принц звонко засмеялся, так что меня взяла досада: я люблю, чтобы к моим злоключениям относились серьёзно. Потом он прибавил:

Малкият принц се разсмя тъй хубаво, че много ме раздразни. Аз искам моите нещастия да бъдат приемани сериозно. Сетне добави:

— Значит, ты тоже явился с неба. А с какой планеты?

— Значи и ти идеш от небето! От коя планета си?

«Так вот разгадка его таинственного появления здесь, в пустыне!» — подумал я и спросил напрямик:

Веднага съзрях един проблясък около загадката на неговото присъствие и тутакси го попитах:

— Стало быть, ты попал сюда с другой планеты?

— Ти значи идеш от друга планета?

Но он не ответил. Он тихо покачал головой, разглядывая мой самолёт:

Но той не ми отговори. Той поклащаше лекичко глава, като гледаше самолета ми:

— Ну, на этом ты не мог прилететь издалека…

— Право е, че с това нещо ти не би могъл да дойдеш много отдалеч…

И надолго задумался о чём-то. Потом вынул из кармана моего барашка и погрузился в созерцание этого сокровища.

И се вдълбочи в размисъл, който продължи много. После извади от джоба си моята овца и потъна в съзерцание на съкровището си.

Можете себе представить, как разгорелось моё любопытство от этого полупризнания о «других планетах». И я попытался разузнать побольше:

Можете да си представите колко съм бил заинтригуван от тая полуизповед за „другите планети“. И затова се помъчих да узная нещо повече:

— Откуда же ты прилетел, малыш? Где твой дом? Куда ты хочешь унести моего барашка?

— Отде идеш ти, мило мое? Де е това „там при мене“? Де искаш да занесеш моята овца?

Он помолчал в раздумье, потом сказал:

След кратко мълчание, през което размисляше, той ми отговори:

— Очень хорошо, что ты дал мне ящик: барашек будет там спать по ночам.

— Хубавото на сандъка, който ми даде, е това, че нощем ще й служи за къща.

— Ну конечно. И если ты будешь умницей, я дам тебе верёвку, чтобы днём его привязывать. И колышек.

— Разбира се. И ако си добър, ще ти дам и една връвчица, за да я връзваш през деня. И едно колче.

Маленький принц нахмурился:

Предложението сякаш не се хареса на малкия принц:

— Привязывать? Для чего это?

— Да я връзвам ли? Каква странна мисъл!

— Но ведь если ты его не привяжешь, он забредёт неведомо куда и потеряется.

— Ами ако не я връзваш, тя ще отиде кой знае де и ще се загуби…

Тут мой друг опять весело рассмеялся:

Моят приятел отново избухна в смях:

— Да куда же он пойдёт?

— Но накъде мислиш, че ще тръгне тя?

— Мало ли куда? Всё прямо, прямо, куда глаза глядят.

— Все едно накъде. Право пред себе си…

Тогда Маленький принц сказал серьёзно:

Тогава малкият принц каза сериозно:

— Это не страшно, ведь у меня там очень мало места.

— Няма значение, там при мене всичко е толкова мъничко!

И прибавил не без грусти:

И добави може би с лека тъга: