— Значит, и ты тоже знаешь, что такое жажда?

— Значи и ти, и ти си жаден? — попитах го аз.

Но он не ответил. Он сказал просто:

Но той не отговори на въпроса ми. Той каза простичко:

— Вода бывает нужна и сердцу…

— Водата също тъй помага на сърцето…

Я не понял, но промолчал. Я знал, что не следует его расспрашивать.

Аз не разбрах неговия отговор, но млъкнах… Знаех, че не бива да го разпитвам.

Он устал. Опустился на песок. Я сел рядом. Помолчали. Потом он сказал:

Той беше уморен. Седна. Аз седнах до него. И след кратко мълчание той добави:

— Звёзды очень красивые, потому что где-то там есть цветок, хоть его и не видно…

— Звездите са хубави поради едно цвете, което не се вижда…

— Да, конечно, — сказал я только, глядя на волнистый песок, освещённый луною.

Аз отговорих — „разбира се“ и без да кажа нещо, погледнах гънките на пясъка, огрени от луната.

— И пустыня красивая… — прибавил Маленький принц.

— Пустинята е хубава — добави той.

Это правда. Мне всегда нравилось в пустыне. Сидишь на песчаной дюне. Ничего не видно. Ничего не слышно. И всё же в тишине что-то светится…

Това беше вярно. Аз винаги съм обичал пустинята. Сядаш върху някоя пясъчна дюна. Не виждаш нищо. Не чуваш нищо. И все пак нещо мълчаливо свети…

— Знаешь, отчего хороша пустыня? — сказал он. — Где-то в ней скрываются родники…

— Пустинята е хубава — каза малкият принц — от това, че някъде в нея има скрит кладенец…

Я был поражён, вдруг я понял, что означает таинственный свет, исходящий от песков. Когда-то, маленьким мальчиком, я жил в старом-престаром доме — рассказывали, будто в нём запрятан клад. Разумеется, никто его так и не открыл, а может быть, никто никогда его и не искал. Но из-за него дом был словно заколдован: в сердце своём он скрывал тайну…

Аз се изненадах, като разбрах изведнъж отде идеше тая тайнствена светлина на пясъка. Когато бях малко момченце, живеех в една старинна къща, за която поверието казваше, че в нея има заровено имане. Разбира се, никой никога не можа да го намери, нито може би го е и потърсил. Но то омагьосваше цялата къща. Моята къща криеше в дъното на сърцето си една тайна…

— Да, — сказал я. — Будь то дом, звёзды или пустыня — самое прекрасное в них то, чего не увидишь глазами.

— Да — казах аз на малкия принц, — все едно дали се отнася за къща или за звездите, или за пустинята: онова, което им дава красота, е невидимо!

— Я очень рад, что ты согласен с моим другом Лисом, — отозвался Маленький принц.

— Доволен съм — каза той, — че си съгласен с моята лисица!

Потом он уснул, я взял его на руки и пошёл дальше. Я был взволнован. Мне казалось — я несу хрупкое сокровище. Мне казалось даже, что ничего более хрупкого нет на нашей Земле.

Тъй като малкият принц заспиваше, аз го взех на ръце и отново тръгнах. Бях развълнуван. Струваше ми се, че нося крехко съкровище. Струваше ми се дори, че на Земята няма нищо по-крехко.

При свете луны я смотрел на его бледный лоб, на сомкнутые ресницы, на золотые пряди волос, которые перебирал ветер, и говорил себе: всё это лишь оболочка. Самое главное — то, чего не увидишь глазами…

Гледах под лунната светлина това бледо чело, тия затворени очи, тия кичури коси, полюшвани от вятъра, и си казвах: „Това, което виждам, е само обвивка. Най-важното е невидимо.“

Его полуоткрытые губы дрогнули в улыбке, и я сказал себе ещё: трогательней всего в этом спящем Маленьком принце его верность цветку, образ розы, который сияет в нём, словно пламя светильника, даже когда он спит… И я понял, что он ещё более хрупок, чем кажется. Светильники надо беречь: порыв ветра может погасить их…

И тъй като полуотворените му устни очертаха една смътна усмивка, аз си казах още: „Онова, което толкова ме вълнува в тоя малък спящ принц, то е неговата вярност към едно цветче, то е образът на розата, която свети в него като пламък на лампа, дори когато той спи…“ И усещах, че той е още по-крехък. Трябва добре да пазим лампите: един повей на вятъра може да ги угаси…

Так я шёл — и на рассвете дошёл до колодца.

И вървейки така, призори намерих кладенеца.

ГЛАВА XXV

XXV

— Люди забираются в скорые поезда, но они уже сами не понимают, чего ищут, — сказал Маленький принц. — Поэтому они не знают покоя и бросаются то в одну сторону, то в другую…

— Хората — каза малкият принц — се пъхат в бързите влакове, но не знаят вече какво търсят. И затова почват да се движат, но се въртят в кръг…

Потом прибавил:

И добави:

— И всё напрасно…

— Напразно…

Колодец, к которому мы пришли, был не такой, как все колодцы в Сахаре. Обычно здесь колодец — просто яма в песке. А это был самый настоящий деревенский колодец. Но поблизости не было никакой деревни, и я подумал, что это сон.

Кладенецът, до който бяхме стигнали, не приличаше на сахарските кладенци. Сахарските кладенци са обикновени дупки, изкопани в пясъка. Тоя приличаше на селски кладенец. Но тук нямаше никакво село и мен ми се стори, че сънувам.

— Как странно, — сказал я Маленькому принцу, — тут всё приготовлено: и ворот, и ведро, и верёвка…

— Чудно нещо — казах аз на малкия принц, — всичко е готово: и чекръкът, и кофата, и въжето…

Он засмеялся, тронул верёвку, стал раскручивать ворот. И ворот заскрипел, точно старый флюгер, долго ржавевший в безветрии.

Той се засмя, пипна въжето, завъртя чекръка. И чекръкът заскрибуца като някой стар ветропоказател, който отдавна не е бил въртян от вятъра.

— Слышишь? — сказал Маленький принц. — Мы разбудили колодец, и он запел…

— Чуваш ли — рече малкият принц, — ние събудихме тоя кладенец и той пее…

Я боялся, что он устанет.

Аз не исках малкия принц да се изморява:

— Я сам зачерпну воды, — сказал я, — тебе это не под силу.

— Остави ме аз да въртя — казах му аз, — много е тежко за тебе.

Медленно вытащил я полное ведро и надёжно поставил его на каменный край колодца. В ушах у меня ещё отдавалось пенье скрипучего ворота, вода в ведре ещё дрожала, и в ней дрожали солнечные зайчики.

Изкарах бавно кофата до ръба на кладенеца. И я закрепих там здраво. Песента на чекръка продължаваше в ушите ми, а във водата, която още трептеше, виждах как трепти слънцето.

— Мне хочется глотнуть этой воды, — промолвил Маленький принц. — Дай мне напиться…

— Жаден съм тъкмо за тая вода — каза малкият принц, — дай ми да пия…

И я понял, что он искал!

И аз разбрах какво бе търсил той!

Я поднёс ведро к его губам. Он пил, закрыв глаза. Это было как самый прекрасный пир. Вода эта была не простая. Она родилась из долгого пути под звёздами, из скрипа ворота, из усилий моих рук. Она была, как подарок сердцу.

Дигнах кофата до устните му. Той пи със затворени очи. Това беше приятно, като празник. Тая вода беше нещо съвсем различно от обикновената вода за пиене. Тя се бе родила от дългия вървеж под звездите, от песента на чекръка, от усилията на ръцете ми. Тя беше благодатна за сърцето, като подарък.

Когда я был маленький, так светились для меня рождественские подарки: сияньем свеч на ёлке, пеньем органа в час полночной мессы, ласковыми улыбками.

Когато бях малко момченце светлината от коледната елха, музиката от среднощната църковна служба, нежността на усмивката, — всичко това правеше моя коледен подарък лъчезарен.

— На твоей планете, — сказал Маленький принц, — люди выращивают в одном саду пять тысяч роз… и не находят того, что ищут…

— Хората, между които живееш ти — каза малкият принц, — отглеждат пет хиляди рози в една и съща градина… и не намират онова, което търсят…

— Не находят, — согласился я.

— Не го намират — отговорих аз.

— А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в глотке воды…

— И все пак онова, което търсят, може да се намери в една-единствена роза или в малко вода…

— Да, конечно, — согласился я.

— Разбира се — отговорих аз.

И Маленький принц сказал:

И малкият принц добави:

— Но глаза слепы. Искать надо сердцем.

— Но очите са слепи! Човек трябва да търси със сърцето си.

Я выпил воды. Дышалось легко. На рассвете песок становится золотой, как мёд. И от этого тоже я был счастлив. С чего бы мне грустить?..

Аз пих вода. Дишах добре. Призори пясъкът има цвят на мед. Чувствувах се щастлив от тоя цвят на мед. Защо би трябвало да ми бъде тъжно…

— Ты должен сдержать слово, — мягко сказал Маленький принц, снова садясь рядом со мною.

— Трябва да изпълниш обещанието си — каза ми тихичко малкият принц, който отново бе седнал до мене.

— Какое слово?

— Какво обещание?

— Помнишь, ты обещал… намордник для моего барашка… Я ведь в ответе за тот цветок.

— Нали знаеш… един намордник за овцата ми… аз съм отговорен за онова цветче!

Я достал из кармана свои рисунки. Маленький принц поглядел на них и засмеялся:

Извадих от джоба скицника си. Малкият принц го видя и каза разсмян:

— Баобабы у тебя похожи на капусту…

— Я, какви са твоите баобаби, те приличат май на зелки…

А я-то так гордился своими баобабами!

— О-о!
А пък аз толкова се гордеех с моите баобаби!

— А у лисицы твоей уши… точно рога! И какие длинные!

— А лисицата ти… ушите й… те май приличат на рога… и са толкова дълги!

И он опять засмеялся.

И пак се разсмя.

— Ты несправедлив, дружок. Я ведь никогда и не умел рисовать — разве только удавов снаружи и изнутри.

— Ти си несправедливо, мило мое, аз не можех да рисувам нищо друго освен змии боа — както изглеждат отвън и отвътре.

— Ну ничего, — успокоил он меня. — Дети и так поймут.

— О-о! — рече той. — И така е добре, децата знаят.

И я нарисовал намордник для барашка. Я отдал рисунок Маленькому принцу, и сердце у меня сжалось.

Аз изрисувах с молив един намордник. И като го давах на малкия принц, сърцето ми се сви.

— Ты что-то задумал и не говоришь мне…

— Ти имаш някакви планове, които аз не зная…

Но он не ответил.

Но той не ми отговори.

— Знаешь, — сказал он, — завтра исполнится год, как я попал к вам на Землю…

Той ми каза:
— Знаеш ли, утре ще стане една година, откак паднах на земята…

И умолк. Потом прибавил:

Сетне помълча и рече:

— Я упал совсем близко отсюда…

— Паднах съвсем близо оттук…

И покраснел.

И се изчерви.

И опять, бог весть почему, тяжело стало у меня на душе.

И отново, без да разбирам защо, усетих странна тъга.

Всё-таки я спросил:
— Значит, неделю назад, в то утро, когда мы познакомились, ты не случайно бродил тут совсем один, за тысячу миль от человеческого жилья? Ты возвращался к тому месту, где тогда упал?

Но хрумна ми един въпрос:
— Значи не беше случайно, че в оная сутрин преди осем дни ти се разхождаше така, съвсем самичък, далеч на хиляда мили от всички населени области! Върна се пак там, дето си паднал?

Маленький принц покраснел ещё сильнее.

Малкият принц отново се изчерви.

А я прибавил нерешительно:

А аз добавих с колебание:

— Может быть, это потому, что исполняется год?..

— Може би поради годишнината?

И снова он покраснел. Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит «да», не так ли?

Малкият принц пак се изчерви. Той не отговаряше нищо на въпросите, но когато човек се изчервява, това означава „да“, нали?

— Мне страшно… — со вздохом начал я.

— Ах! — казах му аз. — Страх ме е…

Но он сказал:

Но той ми отговори:

— Пора тебе приниматься за работу. Иди к своей машине. Я буду ждать тебя здесь. Возвращайся завтра вечером…

— Сега ти трябва да работиш. Трябва да отидеш при машината си. Аз ще те чакам тук. Ела утре вечер…

Однако мне не стало спокойнее. Я вспомнил о Лисе. Когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать.

Но аз не бях успокоен. Спомних си за лисицата. Оставиш ли се да те опитомят, има опасност да поплачеш…

ГЛАВА XXVI

XXVI

Неподалёку от колодца сохранились развалины древней каменной стены. На другой вечер, покончив с работой, я вернулся туда и ещё издали увидел, что Маленький принц сидит на краю стены, свесив ноги. И услышал его голос:

Встрани до кладенеца имаше развалини от стара каменна стена. На следната вечер, когато се върнах след работа, видях още отдалеч моя малък принц седнал горе на развалините провесил нозе. И го чух, като казваше:

— Разве ты не помнишь? — говорил он. — Это было совсем не здесь.

— Та не си ли спомняш? То не е точно тук!

Наверно, кто-то ему отвечал, потому что он возразил:

И сигурно някой друг глас му се обади, защото той отвърна:

— Ну да, это было ровно год назад, день в день, но только в другом месте…

— Да! Да! Денят е този, но мястото не е това…

Я зашагал быстрей. Но нигде у стены я больше никого не видел и не слышал. А между тем Маленький принц снова ответил кому-то:

Продължих да вървя към стената. Все така не виждах, нито чувах някого. Но малкият принц отново отвърна:

— Ну, конечно. Ты найдёшь мои следы на песке. И тогда жди. Сегодня ночью я туда приду.

— … Разбира се. Ще видиш де започват следите ми в пясъка. Ще трябва само да ме почакаш там. Аз ще дойда тая нощ.

До стены оставалось двадцать метров, а я всё ещё ничего не видел.

Аз бях на двадесет метра от стената и все тъй не виждах нищо.

После недолгого молчания Маленький принц спросил:

След кратко мълчание малкият принц продължи:

— А у тебя хороший яд? Ты не заставишь меня долго мучиться?

— Имаш ли хубава отрова? Уверена ли си, че няма да ме накараш да се мъча дълго?

Я остановился, и сердце моё сжалось, но я всё ещё не понимал.

Спрях със свито сърце, но все още не можех да разбера.

— Теперь уходи, — сказал Маленький принц. — Я хочу спрыгнуть вниз.

— Сега отивай си — каза той — … искам да сляза.

Тогда я опустил глаза, да так и подскочил! У подножья стены, подняв голову к Маленькому принцу, свернулась жёлтая змейка, из тех, чей укус убивает в полминуты.

Тогава и аз сам наведох очи към подножието на стената и подскочих! Там, насочена към малкия принц, се бе изправила една от ония жълти змии, които умъртвяват човека в тридесет секунди.

Нащупывая в кармане револьвер, я бегом бросился к ней, но при звуке шагов змейка тихо заструилась по песку, словно умирающий ручеёк, и с еле слышным металлически звоном неторопливо скрылась меж камней.

Бъркайки в джоба, за да измъкна револвера си, аз хукнах, но от шума на стъпките ми змията тихичко се плъзна по пясъка, като ручейче, което замира, и без много да бърза, мушна се с лек металичен звук между два камъка.

Я подбежал к стене как раз вовремя, чтобы подхватить моего Маленького принца. Он был белее снега.

Стигнах до стената точно навреме, за да мога да взема на ръце моя мъничък принц, бял като сняг.

— Что это тебе вздумалось, малыш! — воскликнул я. — Чего ради ты заводишь разговоры со змеями?

— Каква е тая работа? Сега разговаряш със змиите!

Я развязал его неизменный золотой шарф. Смочил ему виски и заставил выпить воды. Но я не смел больше ни о чём спрашивать. Он серьёзно посмотрел на меня и обвил мою шею руками. Я услышал, как бьётся его сердце, словно у подстреленной птицы. Он сказал:

Развих златното му шалче, което той постоянно носеше. Намокрих слепите му очи и го накарах да пие вода. И не смеех да го попитам нищо. Той ме погледна сериозно и обви ръце около шията ми. Усещах, че сърцето му бие като сърце на умиращо птиче, ударено с пушка. Той ми каза:

— Я рад, что ты нашёл, в чём там была беда с твоей машиной. Теперь ты можешь вернуться домой…

— Доволен съм, че си разбрал в какво се състои повредата на машината ти. Сега ще можеш да си отидеш у вас…

— Откуда ты знаешь?!

— Отде знаеш?

Я как раз собирался сказать ему, что, вопреки всем ожиданиям, мне удалось исправить самолёт!

Аз тъкмо смятах да му кажа, че въпреки всяко очакване бях успял да поправя повредата.

Он не ответил, он только сказал:

Той не отговори на въпроса ми, но добави:

— И я тоже сегодня вернусь домой.

— И аз също тъй днес се връщам в къщи.

Потом прибавил печально:

Сетне каза тъжно:

— Это гораздо дальше… и гораздо труднее…

— То е много по-далеч… много по-мъчно…

Всё было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого ребёнка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну, и я не в силах его удержать…

Чувствувах ясно, че ставаше нещо необикновено. Стисках го в прегръдките си като малко дете и все пак струваше ми се, че той се изплъзва от мене, смъква се отвесно в някаква пропаст и аз не мога да сторя нищо, за да го задържа…

Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.

Погледът му бе сериозен, зареян много надалеч.

— У меня останется твой барашек. И ящик для барашка. И намордник…

— Аз имам твоята овца. Имам и сандъка за овцата. Имам и намордника…

И он печально улыбнулся.

И се усмихна тъжно.

Я долго ждал. Он словно бы приходил в себя.

Аз чаках дълго. Усещах, че той постепенно се затопля.

— Ты напугался, малыш…

— Мило мое, тебе те беше страх…

Ну ещё бы не напугаться! Но он тихонько засмеялся:

Него, разбира се, го беше страх, но той се засмя тихичко:

— Сегодня вечером мне будет куда страшнее…

— Довечера много повече ще ме е страх…