— Значи и ти, и ти си жаден? — попитах го аз.

— Значит, и ты тоже знаешь, что такое жажда?

Но той не отговори на въпроса ми. Той каза простичко:

Но он не ответил. Он сказал просто:

— Водата също тъй помага на сърцето…

— Вода бывает нужна и сердцу…

Аз не разбрах неговия отговор, но млъкнах… Знаех, че не бива да го разпитвам.

Я не понял, но промолчал. Я знал, что не следует его расспрашивать.

Той беше уморен. Седна. Аз седнах до него. И след кратко мълчание той добави:

Он устал. Опустился на песок. Я сел рядом. Помолчали. Потом он сказал:

— Звездите са хубави поради едно цвете, което не се вижда…

— Звёзды очень красивые, потому что где-то там есть цветок, хоть его и не видно…

Аз отговорих — „разбира се“ и без да кажа нещо, погледнах гънките на пясъка, огрени от луната.

— Да, конечно, — сказал я только, глядя на волнистый песок, освещённый луною.

— Пустинята е хубава — добави той.

— И пустыня красивая… — прибавил Маленький принц.

Това беше вярно. Аз винаги съм обичал пустинята. Сядаш върху някоя пясъчна дюна. Не виждаш нищо. Не чуваш нищо. И все пак нещо мълчаливо свети…

Это правда. Мне всегда нравилось в пустыне. Сидишь на песчаной дюне. Ничего не видно. Ничего не слышно. И всё же в тишине что-то светится…

— Пустинята е хубава — каза малкият принц — от това, че някъде в нея има скрит кладенец…

— Знаешь, отчего хороша пустыня? — сказал он. — Где-то в ней скрываются родники…

Аз се изненадах, като разбрах изведнъж отде идеше тая тайнствена светлина на пясъка. Когато бях малко момченце, живеех в една старинна къща, за която поверието казваше, че в нея има заровено имане. Разбира се, никой никога не можа да го намери, нито може би го е и потърсил. Но то омагьосваше цялата къща. Моята къща криеше в дъното на сърцето си една тайна…

Я был поражён, вдруг я понял, что означает таинственный свет, исходящий от песков. Когда-то, маленьким мальчиком, я жил в старом-престаром доме — рассказывали, будто в нём запрятан клад. Разумеется, никто его так и не открыл, а может быть, никто никогда его и не искал. Но из-за него дом был словно заколдован: в сердце своём он скрывал тайну…

— Да — казах аз на малкия принц, — все едно дали се отнася за къща или за звездите, или за пустинята: онова, което им дава красота, е невидимо!

— Да, — сказал я. — Будь то дом, звёзды или пустыня — самое прекрасное в них то, чего не увидишь глазами.

— Доволен съм — каза той, — че си съгласен с моята лисица!

— Я очень рад, что ты согласен с моим другом Лисом, — отозвался Маленький принц.

Тъй като малкият принц заспиваше, аз го взех на ръце и отново тръгнах. Бях развълнуван. Струваше ми се, че нося крехко съкровище. Струваше ми се дори, че на Земята няма нищо по-крехко.

Потом он уснул, я взял его на руки и пошёл дальше. Я был взволнован. Мне казалось — я несу хрупкое сокровище. Мне казалось даже, что ничего более хрупкого нет на нашей Земле.

Гледах под лунната светлина това бледо чело, тия затворени очи, тия кичури коси, полюшвани от вятъра, и си казвах: „Това, което виждам, е само обвивка. Най-важното е невидимо.“

При свете луны я смотрел на его бледный лоб, на сомкнутые ресницы, на золотые пряди волос, которые перебирал ветер, и говорил себе: всё это лишь оболочка. Самое главное — то, чего не увидишь глазами…

И тъй като полуотворените му устни очертаха една смътна усмивка, аз си казах още: „Онова, което толкова ме вълнува в тоя малък спящ принц, то е неговата вярност към едно цветче, то е образът на розата, която свети в него като пламък на лампа, дори когато той спи…“ И усещах, че той е още по-крехък. Трябва добре да пазим лампите: един повей на вятъра може да ги угаси…

Его полуоткрытые губы дрогнули в улыбке, и я сказал себе ещё: трогательней всего в этом спящем Маленьком принце его верность цветку, образ розы, который сияет в нём, словно пламя светильника, даже когда он спит… И я понял, что он ещё более хрупок, чем кажется. Светильники надо беречь: порыв ветра может погасить их…

И вървейки така, призори намерих кладенеца.

Так я шёл — и на рассвете дошёл до колодца.

XXV

ГЛАВА XXV

— Хората — каза малкият принц — се пъхат в бързите влакове, но не знаят вече какво търсят. И затова почват да се движат, но се въртят в кръг…

— Люди забираются в скорые поезда, но они уже сами не понимают, чего ищут, — сказал Маленький принц. — Поэтому они не знают покоя и бросаются то в одну сторону, то в другую…

И добави:

Потом прибавил:

— Напразно…

— И всё напрасно…

Кладенецът, до който бяхме стигнали, не приличаше на сахарските кладенци. Сахарските кладенци са обикновени дупки, изкопани в пясъка. Тоя приличаше на селски кладенец. Но тук нямаше никакво село и мен ми се стори, че сънувам.

Колодец, к которому мы пришли, был не такой, как все колодцы в Сахаре. Обычно здесь колодец — просто яма в песке. А это был самый настоящий деревенский колодец. Но поблизости не было никакой деревни, и я подумал, что это сон.

— Чудно нещо — казах аз на малкия принц, — всичко е готово: и чекръкът, и кофата, и въжето…

— Как странно, — сказал я Маленькому принцу, — тут всё приготовлено: и ворот, и ведро, и верёвка…

Той се засмя, пипна въжето, завъртя чекръка. И чекръкът заскрибуца като някой стар ветропоказател, който отдавна не е бил въртян от вятъра.

Он засмеялся, тронул верёвку, стал раскручивать ворот. И ворот заскрипел, точно старый флюгер, долго ржавевший в безветрии.

— Чуваш ли — рече малкият принц, — ние събудихме тоя кладенец и той пее…

— Слышишь? — сказал Маленький принц. — Мы разбудили колодец, и он запел…

Аз не исках малкия принц да се изморява:

Я боялся, что он устанет.

— Остави ме аз да въртя — казах му аз, — много е тежко за тебе.

— Я сам зачерпну воды, — сказал я, — тебе это не под силу.

Изкарах бавно кофата до ръба на кладенеца. И я закрепих там здраво. Песента на чекръка продължаваше в ушите ми, а във водата, която още трептеше, виждах как трепти слънцето.

Медленно вытащил я полное ведро и надёжно поставил его на каменный край колодца. В ушах у меня ещё отдавалось пенье скрипучего ворота, вода в ведре ещё дрожала, и в ней дрожали солнечные зайчики.

— Жаден съм тъкмо за тая вода — каза малкият принц, — дай ми да пия…

— Мне хочется глотнуть этой воды, — промолвил Маленький принц. — Дай мне напиться…

И аз разбрах какво бе търсил той!

И я понял, что он искал!

Дигнах кофата до устните му. Той пи със затворени очи. Това беше приятно, като празник. Тая вода беше нещо съвсем различно от обикновената вода за пиене. Тя се бе родила от дългия вървеж под звездите, от песента на чекръка, от усилията на ръцете ми. Тя беше благодатна за сърцето, като подарък.

Я поднёс ведро к его губам. Он пил, закрыв глаза. Это было как самый прекрасный пир. Вода эта была не простая. Она родилась из долгого пути под звёздами, из скрипа ворота, из усилий моих рук. Она была, как подарок сердцу.

Когато бях малко момченце светлината от коледната елха, музиката от среднощната църковна служба, нежността на усмивката, — всичко това правеше моя коледен подарък лъчезарен.

Когда я был маленький, так светились для меня рождественские подарки: сияньем свеч на ёлке, пеньем органа в час полночной мессы, ласковыми улыбками.

— Хората, между които живееш ти — каза малкият принц, — отглеждат пет хиляди рози в една и съща градина… и не намират онова, което търсят…

— На твоей планете, — сказал Маленький принц, — люди выращивают в одном саду пять тысяч роз… и не находят того, что ищут…

— Не го намират — отговорих аз.

— Не находят, — согласился я.

— И все пак онова, което търсят, може да се намери в една-единствена роза или в малко вода…

— А ведь то, чего они ищут, можно найти в одной-единственной розе, в глотке воды…

— Разбира се — отговорих аз.

— Да, конечно, — согласился я.

И малкият принц добави:

И Маленький принц сказал:

— Но очите са слепи! Човек трябва да търси със сърцето си.

— Но глаза слепы. Искать надо сердцем.

Аз пих вода. Дишах добре. Призори пясъкът има цвят на мед. Чувствувах се щастлив от тоя цвят на мед. Защо би трябвало да ми бъде тъжно…

Я выпил воды. Дышалось легко. На рассвете песок становится золотой, как мёд. И от этого тоже я был счастлив. С чего бы мне грустить?..

— Трябва да изпълниш обещанието си — каза ми тихичко малкият принц, който отново бе седнал до мене.

— Ты должен сдержать слово, — мягко сказал Маленький принц, снова садясь рядом со мною.

— Какво обещание?

— Какое слово?

— Нали знаеш… един намордник за овцата ми… аз съм отговорен за онова цветче!

— Помнишь, ты обещал… намордник для моего барашка… Я ведь в ответе за тот цветок.

Извадих от джоба скицника си. Малкият принц го видя и каза разсмян:

Я достал из кармана свои рисунки. Маленький принц поглядел на них и засмеялся:

— Я, какви са твоите баобаби, те приличат май на зелки…

— Баобабы у тебя похожи на капусту…

— О-о!
А пък аз толкова се гордеех с моите баобаби!

А я-то так гордился своими баобабами!

— А лисицата ти… ушите й… те май приличат на рога… и са толкова дълги!

— А у лисицы твоей уши… точно рога! И какие длинные!

И пак се разсмя.

И он опять засмеялся.

— Ти си несправедливо, мило мое, аз не можех да рисувам нищо друго освен змии боа — както изглеждат отвън и отвътре.

— Ты несправедлив, дружок. Я ведь никогда и не умел рисовать — разве только удавов снаружи и изнутри.

— О-о! — рече той. — И така е добре, децата знаят.

— Ну ничего, — успокоил он меня. — Дети и так поймут.

Аз изрисувах с молив един намордник. И като го давах на малкия принц, сърцето ми се сви.

И я нарисовал намордник для барашка. Я отдал рисунок Маленькому принцу, и сердце у меня сжалось.

— Ти имаш някакви планове, които аз не зная…

— Ты что-то задумал и не говоришь мне…

Но той не ми отговори.

Но он не ответил.

Той ми каза:
— Знаеш ли, утре ще стане една година, откак паднах на земята…

— Знаешь, — сказал он, — завтра исполнится год, как я попал к вам на Землю…

Сетне помълча и рече:

И умолк. Потом прибавил:

— Паднах съвсем близо оттук…

— Я упал совсем близко отсюда…

И се изчерви.

И покраснел.

И отново, без да разбирам защо, усетих странна тъга.

И опять, бог весть почему, тяжело стало у меня на душе.

Но хрумна ми един въпрос:
— Значи не беше случайно, че в оная сутрин преди осем дни ти се разхождаше така, съвсем самичък, далеч на хиляда мили от всички населени области! Върна се пак там, дето си паднал?

Всё-таки я спросил:
— Значит, неделю назад, в то утро, когда мы познакомились, ты не случайно бродил тут совсем один, за тысячу миль от человеческого жилья? Ты возвращался к тому месту, где тогда упал?

Малкият принц отново се изчерви.

Маленький принц покраснел ещё сильнее.

А аз добавих с колебание:

А я прибавил нерешительно:

— Може би поради годишнината?

— Может быть, это потому, что исполняется год?..

Малкият принц пак се изчерви. Той не отговаряше нищо на въпросите, но когато човек се изчервява, това означава „да“, нали?

И снова он покраснел. Он не ответил ни на один мой вопрос, но ведь когда краснеешь, это значит «да», не так ли?

— Ах! — казах му аз. — Страх ме е…

— Мне страшно… — со вздохом начал я.

Но той ми отговори:

Но он сказал:

— Сега ти трябва да работиш. Трябва да отидеш при машината си. Аз ще те чакам тук. Ела утре вечер…

— Пора тебе приниматься за работу. Иди к своей машине. Я буду ждать тебя здесь. Возвращайся завтра вечером…

Но аз не бях успокоен. Спомних си за лисицата. Оставиш ли се да те опитомят, има опасност да поплачеш…

Однако мне не стало спокойнее. Я вспомнил о Лисе. Когда даёшь себя приручить, потом случается и плакать.

XXVI

ГЛАВА XXVI

Встрани до кладенеца имаше развалини от стара каменна стена. На следната вечер, когато се върнах след работа, видях още отдалеч моя малък принц седнал горе на развалините провесил нозе. И го чух, като казваше:

Неподалёку от колодца сохранились развалины древней каменной стены. На другой вечер, покончив с работой, я вернулся туда и ещё издали увидел, что Маленький принц сидит на краю стены, свесив ноги. И услышал его голос:

— Та не си ли спомняш? То не е точно тук!

— Разве ты не помнишь? — говорил он. — Это было совсем не здесь.

И сигурно някой друг глас му се обади, защото той отвърна:

Наверно, кто-то ему отвечал, потому что он возразил:

— Да! Да! Денят е този, но мястото не е това…

— Ну да, это было ровно год назад, день в день, но только в другом месте…

Продължих да вървя към стената. Все така не виждах, нито чувах някого. Но малкият принц отново отвърна:

Я зашагал быстрей. Но нигде у стены я больше никого не видел и не слышал. А между тем Маленький принц снова ответил кому-то:

— … Разбира се. Ще видиш де започват следите ми в пясъка. Ще трябва само да ме почакаш там. Аз ще дойда тая нощ.

— Ну, конечно. Ты найдёшь мои следы на песке. И тогда жди. Сегодня ночью я туда приду.

Аз бях на двадесет метра от стената и все тъй не виждах нищо.

До стены оставалось двадцать метров, а я всё ещё ничего не видел.

След кратко мълчание малкият принц продължи:

После недолгого молчания Маленький принц спросил:

— Имаш ли хубава отрова? Уверена ли си, че няма да ме накараш да се мъча дълго?

— А у тебя хороший яд? Ты не заставишь меня долго мучиться?

Спрях със свито сърце, но все още не можех да разбера.

Я остановился, и сердце моё сжалось, но я всё ещё не понимал.

— Сега отивай си — каза той — … искам да сляза.

— Теперь уходи, — сказал Маленький принц. — Я хочу спрыгнуть вниз.

Тогава и аз сам наведох очи към подножието на стената и подскочих! Там, насочена към малкия принц, се бе изправила една от ония жълти змии, които умъртвяват човека в тридесет секунди.

Тогда я опустил глаза, да так и подскочил! У подножья стены, подняв голову к Маленькому принцу, свернулась жёлтая змейка, из тех, чей укус убивает в полминуты.

Бъркайки в джоба, за да измъкна револвера си, аз хукнах, но от шума на стъпките ми змията тихичко се плъзна по пясъка, като ручейче, което замира, и без много да бърза, мушна се с лек металичен звук между два камъка.

Нащупывая в кармане револьвер, я бегом бросился к ней, но при звуке шагов змейка тихо заструилась по песку, словно умирающий ручеёк, и с еле слышным металлически звоном неторопливо скрылась меж камней.

Стигнах до стената точно навреме, за да мога да взема на ръце моя мъничък принц, бял като сняг.

Я подбежал к стене как раз вовремя, чтобы подхватить моего Маленького принца. Он был белее снега.

— Каква е тая работа? Сега разговаряш със змиите!

— Что это тебе вздумалось, малыш! — воскликнул я. — Чего ради ты заводишь разговоры со змеями?

Развих златното му шалче, което той постоянно носеше. Намокрих слепите му очи и го накарах да пие вода. И не смеех да го попитам нищо. Той ме погледна сериозно и обви ръце около шията ми. Усещах, че сърцето му бие като сърце на умиращо птиче, ударено с пушка. Той ми каза:

Я развязал его неизменный золотой шарф. Смочил ему виски и заставил выпить воды. Но я не смел больше ни о чём спрашивать. Он серьёзно посмотрел на меня и обвил мою шею руками. Я услышал, как бьётся его сердце, словно у подстреленной птицы. Он сказал:

— Доволен съм, че си разбрал в какво се състои повредата на машината ти. Сега ще можеш да си отидеш у вас…

— Я рад, что ты нашёл, в чём там была беда с твоей машиной. Теперь ты можешь вернуться домой…

— Отде знаеш?

— Откуда ты знаешь?!

Аз тъкмо смятах да му кажа, че въпреки всяко очакване бях успял да поправя повредата.

Я как раз собирался сказать ему, что, вопреки всем ожиданиям, мне удалось исправить самолёт!

Той не отговори на въпроса ми, но добави:

Он не ответил, он только сказал:

— И аз също тъй днес се връщам в къщи.

— И я тоже сегодня вернусь домой.

Сетне каза тъжно:

Потом прибавил печально:

— То е много по-далеч… много по-мъчно…

— Это гораздо дальше… и гораздо труднее…

Чувствувах ясно, че ставаше нещо необикновено. Стисках го в прегръдките си като малко дете и все пак струваше ми се, че той се изплъзва от мене, смъква се отвесно в някаква пропаст и аз не мога да сторя нищо, за да го задържа…

Всё было как-то странно. Я крепко обнимал его, точно малого ребёнка, и, однако, мне казалось, будто он ускользает, проваливается в бездну, и я не в силах его удержать…

Погледът му бе сериозен, зареян много надалеч.

Он задумчиво смотрел куда-то вдаль.

— Аз имам твоята овца. Имам и сандъка за овцата. Имам и намордника…

— У меня останется твой барашек. И ящик для барашка. И намордник…

И се усмихна тъжно.

И он печально улыбнулся.

Аз чаках дълго. Усещах, че той постепенно се затопля.

Я долго ждал. Он словно бы приходил в себя.

— Мило мое, тебе те беше страх…

— Ты напугался, малыш…

Него, разбира се, го беше страх, но той се засмя тихичко:

Ну ещё бы не напугаться! Но он тихонько засмеялся:

— Довечера много повече ще ме е страх…

— Сегодня вечером мне будет куда страшнее…