Преведе от френски Константин Константинов

НА ЛЕОН ВЕРТ

ЛЕОНУ ВЕРТУ

Моля децата да ми простят, че посвещавам тая книга на възрастен човек. Имам сериозно извинение за това: тоя възрастен човек е най-добрият ми приятел в света. Имам и друго извинение: тоя възрастен човек може да разбира всичко, дори и книгите за деца. Имам и трето извинение: тоя възрастен човек живее във Франция и търпи там глад и студ. Той наистина има нужда да бъде утешен.

Прошу детей простить меня за то, что я посвятил эту книжку взрослому. Скажу в оправдание: этот взрослый — мой самый лучший друг. И ещё: он понимает всё на свете, даже детские книжки. И, наконец, он живёт во Франции, а там сейчас голодно и холодно. И он очень нуждается в утешении.

Ако всички тия извинения не са достатъчни, тогава искам да посветя тая книга на детето, което тоя възрастен човек е бил някога. Всички възрастни хора са били най-напред деца. (Но малцина от тях си спомнят това.) И така, поправям посвещението си:

Если же всё это меня не оправдывает, я посвящу эту книжку тому мальчику, каким был когда-то мой взрослый друг. Ведь все взрослые сначала были детьми, только мало кто из них об этом помнит. Итак, я исправляю посвящение:

НА ЛЕОН ВЕРТ, КОГАТО Е БИЛ МАЛКО МОМЧЕ

ЛЕОНУ ВЕРТУ, КОГДА ОН БЫЛ МАЛЕНЬКИМ

I

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Когато бях на шест години, видях веднъж в някаква книга за Девствения лес, която се наричаше „Преживени случки“, една великолепна картина. Картината изобразяваше една змия боа, която гълта някакво диво животно. Ето копие от рисунката.

Когда мне было шесть лет, в книге под названием «Правдивые истории», где рассказывалось про девственные леса, я увидел однажды удивительную картинку. На картинке огромная змея — удав — глотала хищного зверя. Вот как это было нарисовано:

В книгата се казваше: „Змиите боа поглъщат плячката си цяла, без да я сдъвкват. След това не могат да помръднат и шест месеца спят, през което време храната им се смила.“

В книге говорилось: «Удав заглатывает свою жертву целиком, не жуя. После этого он уже не может шевельнуться и спит полгода подряд, пока не переварит пищу».

Тогава дълго мислих за приключенията в джунглите и успях и аз да направя с цветен молив първата си рисунка. Моята рисунка номер 1. Тя беше такава:

Я много раздумывал о полной приключений жизни джунглей и тоже нарисовал цветным карандашом свою первую картинку. Это был мой рисунок №1. Вот что я нарисовал:

Показах прекрасното си произведение на възрастните и ги попитах дали моята рисунка не им вдъхва страх.

Я показал моё творение взрослым и спросил, не страшно ли им.

Те ми отговориха: „Че защо една шапка ще вдъхва страх?“

— Разве шляпа страшная? — возразили мне.

Моята рисунка не изобразяваше шапка. Тя изобразяваше една змия боа, която бе глътнала и смилаше слон. Тогава нарисувах вътрешността на змията боа, та да могат възрастните да разберат. На тях винаги трябва да им обясняваш. Моята рисунка номер 2 беше такава:

А это была совсем не шляпа. Это был удав, который проглотил слона. Тогда я нарисовал удава изнутри, чтобы взрослым было понятнее. Им ведь всегда нужно всё объяснять. Это мой рисунок №2:

Възрастните ме посъветваха да не рисувам змиите боа, както те изглеждат отвън и отвътре, и да се занимавам с география, с история, със смятане и с граматика. Ето как, още когато бях шестгодишен, изпуснах великолепното поприще на художник.

Взрослые посоветовали мне не рисовать змей ни снаружи, ни изнутри, а побольше интересоваться географией, историей, арифметикой и правописанием. Вот как случилось, что шести лет я отказался от блестящей карьеры художника.

Бях обезсърчен от неуспеха на моята рисунка номер 1 и на рисунката си номер 2. Възрастните никога нищо не разбират сами, а за децата е уморително все да им обясняват и обясняват.

Потерпев неудачу с рисунками №1 и №2, я утратил веру в себя. Взрослые никогда ничего не понимают сами, а для детей очень утомительно без конца им всё объяснять и растолковывать.

Така че трябваше да си избера друг занаят и се научих да управлявам самолети. Летял съм по малко навсякъде из света. И вярно е, че географията много ми послужи.

Итак, мне пришлось выбирать другую профессию, и я выучился на лётчика. Облетел я чуть ли не весь свет. И география, по правде сказать, мне очень пригодилась.

От пръв поглед можех да различавам Китай от Аризона. Това е много полезно, ако човек се заблуди нощем.

Я умел с первого взгляда отличить Китай от Аризоны. Это очень полезно, если ночью собьёшься с пути.

През живота си имах голям брой срещи с голям брой сериозни хора. Живял съм много при възрастни хора. Виждал съм ги съвсем отблизо. Това не ме накара да имам по-хубаво мнение за тях.

На своём веку я много встречал разных серьёзных людей. Я долго жил среди взрослых. Я видел их совсем близко. И от этого, признаться, не стал думать о них лучше.

Когато срещнех някой възрастен, който ми се струваше, че разбира малко повече, аз го проверявах с рисунката си номер 1, която бях запазил. Исках да зная дали той наистина е способен да разбира.

Когда я встречал взрослого, который казался мне разумней и понятливей других, я показывал ему свой рисунок №1 — я его сохранил и всегда носил с собою. Я хотел знать, вправду ли этот человек что-то понимает.

Но всякога ми се отговаряше: „Това е шапка“.

Но все они отвечали мне: «Это шляпа».

Тогава аз не му приказвах нито за змии боа, нито за девствени гори, нито за звезди. Приспособявах се към него. Приказвах му за бридж, за голф, за политика и за вратовръзки. И възрастният биваше много доволен, че се е запознал със също такъв разсъдителен човек.

И я уже не говорил с ними ни об удавах, ни о джунглях, ни о звёздах. Я применялся к их понятиям. Я говорил с ними об игре в бридж и гольф, о политике и о галстуках. И взрослые были очень довольны, что познакомились с таким здравомыслящим человеком.

II

ГЛАВА II

Живях така сам, без да имам с кого да разговарям истински, докато преди шест години ми се случи едно принудително кацване в Сахарската пустиня.

Так я жил в одиночестве, и не с кем было мне поговорить по душам. И вот шесть лет тому назад пришлось мне сделать вынужденную посадку в Сахаре.

Нещо се бе счупило в мотора на самолета ми. И тъй като нямах нито механик, нито пътници, приготвях се да извърша сам една трудна поправка.

Что-то сломалось в моторе моего самолёта. Со мной не было ни механика, ни пассажиров, и я решил, что попробую сам всё починить, хоть это и очень трудно.

За мене това беше въпрос на живот или смърт. Имах вода за пиене едва за осем дни.

Я должен был исправить мотор или погибнуть. Воды у меня едва хватило бы на неделю.

И така, първата вечер заспах върху пясъка, далеч на хиляда мили от каквото и да е населено място. Бях откъснат от света повече, отколкото някой корабокрушенец върху сал сред океана.

Итак, в первый вечер я уснул на песке в пустыне, где на тысячи миль вокруг не было никакого жилья. Человек, потерпевший кораблекрушение и затерянный на плоту посреди океана, — и тот был бы не так одинок.

Представете си моята изненада на заранта, когато едно странно гласче ме събуди. То каза:

Вообразите же моё удивление, когда на рассвете меня разбудил чей-то тоненький голосок. Он сказал:

— Моля… нарисувай ми една овца!

— Пожалуйста… нарисуй мне барашка!

— Какво?

— А?..

— Нарисувай ми една овца…

— Нарисуй мне барашка…

Аз скочих на нозе, като че ме бе треснала мълния. Потърках добре очите си. Погледнах внимателно наоколо си. И видях едно необикновено момченце, което се взираше сериозно в мене.

Я вскочил, точно надо мною грянул гром. Протёр глаза. Стал осматриваться. И увидел забавного маленького человечка, который серьёзно меня разглядывал.

Ето най-хубавия негов портрет, който по-късно можах да нарисувам.

Вот самый лучший его портрет, какой мне после удалось нарисовать.

Но, разбира се, моята рисунка съвсем не е тъй пленителна, както бе моделът. Не съм виновен аз за това. Още когато бях шестгодишен, възрастните ме бяха обезсърчили в попрището ми на художник и аз не се научих да рисувам нищо друго освен змиите боа, както изглеждат отвън и отвътре.

Но на моём рисунке он, конечно, далеко не так хорош, как был на самом деле. Это не моя вина. Когда мне было шесть лет, взрослые убедили меня, что художник из меня не выйдет, и я ничего не научился рисовать, кроме удавов — снаружи и изнутри.

Така че с разширени от учудване очи гледах това видение. Не забравяйте, че бях на хиляда мили далеч от всяко населено място. Ала моето момченце не ми изглеждаше нито заблудено, нито че умира от умора, нито че умира от глад, нито че умира от жажда, нито че умира от страх.

Итак, я во все глаза смотрел на это необычайное явление. Не забудьте, я находился за тысячи миль от человеческого жилья. А между тем ничуть не похоже было, чтобы этот малыш заблудился, или до смерти устал и напуган, или умирает от голода и жажды.

То съвсем не приличаше на загубено сред пустинята дете, далеч на хиляда мили от всяко населено място. Най-сетне, когато можах да проговоря, аз му казах:

По его виду никак нельзя было сказать, что это ребёнок, потерявшийся в необитаемой пустыне, вдалеке от всякого жилья. Наконец ко мне вернулся дар речи, и я спросил:

— А… какво правиш ти тук?

— Но… что ты здесь делаешь?

И тогава тихичко, като че казваше нещо твърде сериозно, то ми повтори:

И он опять попросил тихо и очень серьёзно:

— Моля, нарисувай ми една овца…

— Пожалуйста… нарисуй барашка…

Когато загадката е много внушителна, не смееш да не се подчиниш. Колкото безсмислено да ми изглеждаше това — далеч на хиляда мили от всички населени места и заплашен от смъртна опасност, — аз все пак извадих от джоба си лист хартия и писалка.

Всё это было так таинственно и непостижимо, что я не посмел отказаться. Как ни нелепо это было здесь, в пустыне, на волосок от смерти, я всё-таки достал из кармана лист бумаги и вечное перо.

Но като си спомних, че съм учил най-много география, история, смятане и граматика, казах на момченцето (с малко лошо настроение), че не умея да рисувам. То ми отговори:

Но тут же вспомнил, что учился-то я больше географии, истории, арифметике и правописанию, и сказал малышу (немножко даже сердито сказал), что не умею рисовать. Он ответил:

— Нищо. Нарисувай ми една овца.

— Всё равно. Нарисуй барашка.

Но тъй като никога не бях рисувал овца, направих му една от двете рисунки, които единствено можех да рисувам. Рисунката на боа, както изглежда отвън. И се смаях, когато чух, че момченцето ми отговори:

Так как я никогда в жизни не рисовал баранов, я повторил для него одну из двух старых картинок, которые я только и умею рисовать — удава снаружи. И очень изумился, когда малыш воскликнул:

— Не! Не! Не ща слон в боа. Боата е много опасно нещо, а слонът заема много място. Там при мене всичко е много мъничко. Трябва ми овца. Нарисувай ми една овца.

— Нет, нет! Мне не надо слона в удаве! Удав слишком опасен, а слон слишком большой. У меня дома всё очень маленькое. Мне нужен барашек. Нарисуй барашка.

И аз нарисувах.

И я нарисовал.

То погледна внимателно и рече:

Он внимательно посмотрел на мой рисунок и сказал:

— Не! Тая овца е тежко болна. Нарисувай друга.

— Нет, этот барашек уже совсем хилый. Нарисуй другого.

Аз нарисувах друга.

Я нарисовал.

Моят приятел се усмихна мило, със снизхождение:

Мой новый друг мягко, снисходительно улыбнулся.

— Ти сам виждаш… Това не е овца, а овен. Има рога…

— Ты же сам видишь, — сказал он, — это не барашек. Это большой баран. У него рога…

Отново поправих рисунката си.

Я опять нарисовал по-другому.

Но както предишните, той не прие и тая:

Но он и от этого рисунка отказался:

— Тази е много стара. Искам овца, която да живее дълго.

— Этот слишком старый. Мне нужен такой барашек, чтобы жил долго.

Тогава, изгубил търпение, тъй като бързах да довърша разглобяването на мотора, аз надрасках тая рисунка.

Тут я потерял терпение — ведь мне надо было поскорей разобрать мотор — и нацарапал ящик.

И отсякох:

И сказал малышу:

— Това е сандъкът. Овцата, която искаш, е вътре.

— Вот тебе ящик. А в нём сидит такой барашек, какого тебе хочется.

И много се изненадах, когато видях, че лицето на моя млад съдник светна:

Но как же я удивился, когда мой строгий судья вдруг просиял:

— Тъкмо това исках! Мислиш ли, че за тая овца ще трябва много трева?

— Вот это хорошо! Как ты думаешь, много этому барашку надо травы?

— Защо?

— А что?

— Защото там, при мене, всичко е съвсем мъничко…

— Ведь у меня дома всего очень мало…

— Сигурно ще й стигне. Аз ти дадох съвсем малка овца.

— Ему хватит. Я тебе даю совсем маленького барашка.

Той наведе глава над рисунката.
— Не е толкова малка… Я гледай! Тя е заспала…

— Не такой уж он маленький… — сказал он, наклонив голову и разглядывая рисунок. — Смотри-ка! Он уснул…

Ето тъй се запознах с малкия принц.

Так я познакомился с Маленьким принцем.

III

ГЛАВА III

Трябваше ми доста време, за да разбера отде бе дошел той. Малкият принц, който ми задаваше много въпроси, като че никога не чуваше моите.

Не скоро я понял, откуда он явился. Маленький принц засыпал меня вопросами, но когда я спрашивал о чём-нибудь, он словно и не слышал.

Само случайно казани думи ми разкриха постепенно всичко. Така, когато за пръв път видя моя самолет (аз не мога да изрисувам моя самолет, за мене това е много сложна рисунка), той ме попита:

Лишь понемногу, из случайных, мимоходом оброненных слов мне всё открылось. Так, когда он впервые увидел мой самолёт (самолёт я рисовать не стану, мне всё равно не справиться), он спросил:

— Какво е това нещо?

— Что это за штука?

— Това не е „нещо“. То хвърчи. То е самолет. Моят самолет.

— Это не штука. Это самолёт. Мой самолёт. Он летает.

И се чувствувах горд, като му казах, че летя. Тогава той извика:

И я с гордостью объяснил ему, что умею летать. Тогда он воскликнул:

— Как! Ти си паднал от небето!

— Как! Ты упал с неба?

— Да — отвърнах скромно аз.

— Да, — скромно ответил я.

— Ах! Че е смешно…

— Вот забавно!..

Малкият принц се разсмя тъй хубаво, че много ме раздразни. Аз искам моите нещастия да бъдат приемани сериозно. Сетне добави:

И Маленький принц звонко засмеялся, так что меня взяла досада: я люблю, чтобы к моим злоключениям относились серьёзно. Потом он прибавил:

— Значи и ти идеш от небето! От коя планета си?

— Значит, ты тоже явился с неба. А с какой планеты?

Веднага съзрях един проблясък около загадката на неговото присъствие и тутакси го попитах:

«Так вот разгадка его таинственного появления здесь, в пустыне!» — подумал я и спросил напрямик:

— Ти значи идеш от друга планета?

— Стало быть, ты попал сюда с другой планеты?

Но той не ми отговори. Той поклащаше лекичко глава, като гледаше самолета ми:

Но он не ответил. Он тихо покачал головой, разглядывая мой самолёт:

— Право е, че с това нещо ти не би могъл да дойдеш много отдалеч…

— Ну, на этом ты не мог прилететь издалека…

И се вдълбочи в размисъл, който продължи много. После извади от джоба си моята овца и потъна в съзерцание на съкровището си.

И надолго задумался о чём-то. Потом вынул из кармана моего барашка и погрузился в созерцание этого сокровища.

Можете да си представите колко съм бил заинтригуван от тая полуизповед за „другите планети“. И затова се помъчих да узная нещо повече:

Можете себе представить, как разгорелось моё любопытство от этого полупризнания о «других планетах». И я попытался разузнать побольше:

— Отде идеш ти, мило мое? Де е това „там при мене“? Де искаш да занесеш моята овца?

— Откуда же ты прилетел, малыш? Где твой дом? Куда ты хочешь унести моего барашка?

След кратко мълчание, през което размисляше, той ми отговори:

Он помолчал в раздумье, потом сказал:

— Хубавото на сандъка, който ми даде, е това, че нощем ще й служи за къща.

— Очень хорошо, что ты дал мне ящик: барашек будет там спать по ночам.

— Разбира се. И ако си добър, ще ти дам и една връвчица, за да я връзваш през деня. И едно колче.

— Ну конечно. И если ты будешь умницей, я дам тебе верёвку, чтобы днём его привязывать. И колышек.

Предложението сякаш не се хареса на малкия принц:

Маленький принц нахмурился:

— Да я връзвам ли? Каква странна мисъл!

— Привязывать? Для чего это?

— Ами ако не я връзваш, тя ще отиде кой знае де и ще се загуби…

— Но ведь если ты его не привяжешь, он забредёт неведомо куда и потеряется.

Моят приятел отново избухна в смях:

Тут мой друг опять весело рассмеялся:

— Но накъде мислиш, че ще тръгне тя?

— Да куда же он пойдёт?

— Все едно накъде. Право пред себе си…

— Мало ли куда? Всё прямо, прямо, куда глаза глядят.

Тогава малкият принц каза сериозно:

Тогда Маленький принц сказал серьёзно:

— Няма значение, там при мене всичко е толкова мъничко!

— Это не страшно, ведь у меня там очень мало места.

И добави може би с лека тъга:

И прибавил не без грусти: