All night long he sings, and the cold crystal moon looks down, and the yew-tree spreads out its giant arms over the sleepers.”

Да, всю ночь не смолкая поёт соловей, холодная хрустальная луна бесстрастно взирает вниз и могучий тис простирает над спящими свои исполинские ветви.

Virginia’s eyes grew dim with tears, and she hid her face in her hands.

Глаза Вирджинии заволоклись слезами, и она спрятала в ладони лицо.

“You mean the Garden of Death,” she whispered.

— Ты говоришь о Саде Смерти? — прошептала она.

“Yes, death. Death must be so beautiful. To lie in the soft brown earth, with the grasses waving above one’s head, and listen to silence. To have no yesterday, and no to-morrow. To forget time, to forget life, to be at peace.

— Да, я говорю о нём. Как, должно быть, прекрасна Смерть! Как хорошо лежать в мягкой, тёплой земле, зная, что над тобой колышутся травы, и слушать вечную тишину. Как хорошо, что нет ни вчера, ни завтра, что можно забыть о ходе времени и навеки забыться, обретя наконец покой.

You can help me. You can open for me the portals of death’s house, for love is always with you, and love is stronger than death is.”

Знаешь, ты мне можешь помочь. Ты можешь отворить для меня врата Храма Смерти, ибо с тобой Любовь, а Любовь ведь сильнее Смерти.

Virginia trembled, a cold shudder ran through her, and for a few moments there was silence. She felt as if she was in a terrible dream.

По телу Вирджинии прошла холодная дрожь, и некоторое время между ними царило молчание. Ей казалось, будто всё это какой-то жуткий сон.

Then the ghost spoke again, and his voice sounded like the sighing of the wind.

Потом снова заговорил призрак, и голос его звучал подобно вздохам ветра.

“Have you ever read the old prophecy on the library window?”

— Ты читала древнее пророчество, начертанное на окне библиотеки?

“Oh, often,” cried the little girl, looking up; “I know it quite well.

— О, много раз! — воскликнула девочка, поднимая на привидение глаза. — Я успела его выучить наизусть.

It is painted in curious black letters, and is difficult to read. There are only six lines:

Оно написано какими-то старинными причудливыми буквами, так что сразу их трудно прочесть. Там всего лишь шесть строчек:

‘When a golden girl can win
Prayer from out the lips of sin,
When the barren almond bears,
And a little child gives away its tears,
Then shall all the house be still
And peace come to Canterville.’

Когда по воле девственницы юной
Молитву вознесут уста Греха,
Когда миндаль засохший ночью лунной
Цветеньем буйным поразит сердца,
А малое дитя проронит тихо слёзы,
Дабы они с души все скорби смыли,
Тогда настанет мир, уйдут из замка грозы
И снизойдёт покой на Кентервиля.

“But I don’t know what they mean.”

Только я не понимаю, что это значит.

“They mean,” he said, sadly, “that you must weep with me for my sins, because I have no tears, and pray with me for my soul, because I have no faith, and then, if you have always been sweet, and good, and gentle, the angel of death will have mercy on me.

— А это значит, — печально промолвил дух, — что ты должна оплакивать мои прегрешения, ибо у меня не осталось слёз, и молиться за мою душу, ибо у меня не осталось веры. И тогда, если ты всегда будешь оставаться такой же доброй, чистой и кроткой, Ангел Смерти смилуется надо мной.

You will see fearful shapes in darkness, and wicked voices will whisper in your ear, but they will not harm you, for against the purity of a little child the powers of Hell cannot prevail.”

Страшные видения будут преследовать тебя в темноте, злые голоса станут шептать тебе на ухо ужасные вещи, но они не причинят тебе никакого вреда, ибо все тёмные силы ада бессильны пред чистотою ребёнка.

Virginia made no answer, and the ghost wrung his hands in wild despair as he looked down at her bowed golden head. Suddenly she stood up, very pale, and with a strange light in her eyes.

Вирджиния ничего не говорила в ответ, и призрак, глядя на её склонённую златокудрую голову, принялся в отчаянии ломать руки. Вдруг девочка встала. Лицо её было бледным, глаза как-то странно сияли.

“I am not afraid,” she said firmly, “and I will ask the angel to have mercy on you.”

— Я не боюсь, — сказала она решительно. — Я попрошу Ангела смиловаться над тобой.

He rose from his seat with a faint cry of joy, and taking her hand bent over it with old-fashioned grace and kissed it.

Издав негромкое радостное восклицание, он поднялся на ноги, взял её руку и, со старомодной грацией низко склонившись, поднёс руку к губам и поцеловал.

His fingers were as cold as ice, and his lips burned like fire, but Virginia did not falter, as he led her across the dusky room.

Пальцы его были холодными как лёд, а губы жгли как огонь, но Вирджиния не отпрянула от него, и он повёл её за руку через весь полутёмный зал.

On the faded green tapestry were broidered little huntsmen.

На поблёкших от времени зелёных гобеленах были вышиты маленькие фигурки охотников.

They blew their tasselled horns and with their tiny hands waved to her to go back.

Они трубили в украшенные кисточками горны и махали Вирджинии крошечными руками, давая знак вернуться назад.

“Go back! little Virginia,” they cried, “go back!” but the ghost clutched her hand more tightly, and she shut her eyes against them.

«Вернись, маленькая Вирджиния, вернись!» — кричали они. Но призрак ещё крепче сжал её руку, и она, чтобы не видеть охотников, закрыла глаза.

Horrible animals with lizard tails and goggle eyes blinked at her from the carven chimneypiece, and murmured, “Beware! little Virginia, beware! we may never see you again,” but the Ghost glided on more swiftly, and Virginia did not listen.

Пучеглазые чудовища с хвостом ящерицы подмигивали ей с резной каминной полки и негромко бормотали ей вслед: «Берегись, маленькая Вирджиния, берегись! Что если мы больше не увидим тебя?» Но дух нёсся вперёд всё быстрее, и Вирджиния не слушала их.

When they reached the end of the room he stopped, and muttered some words she could not understand.

Когда они оказались в самом конце зала, он остановился и тихо произнёс несколько непонятных ей слов.

She opened her eyes, and saw the wall slowly fading away like a mist, and a great black cavern in front of her.

Она открыла глаза и увидела, как стена постепенно исчезает, словно рассеивающийся туман, а за ней зияет огромная чёрная пустота.

A bitter cold wind swept round them, and she felt something pulling at her dress.

Налетел порыв ледяного ветра, и она почувствовала, как её дёргают за платье.

“Quick, quick,” cried the Ghost, “or it will be too late,” and in a moment the wainscoting had closed behind them, and the Tapestry Chamber was empty.

— Скорее, скорее! — крикнул ей призрак. — Иначе будет слишком поздно.
Через мгновение стенная панель за ними сомкнулась, и в Гобеленовом зале никого не осталось.

VI

Глава шестая

About ten minutes later, the bell rang for tea, and, as Virginia did not come down, Mrs. Otis sent up one of the footmen to tell her. After a little time he returned and said that he could not find Miss Virginia anywhere.

Когда десять минут спустя зазвонил колокольчик, приглашая всех к чаю, а Вирджиния в библиотеку не спустилась, миссис Оутис послала за ней одного из лакеев. Тот вскоре вернулся и заявил, что нигде разыскать её не смог.

As she was in the habit of going out to the garden every evening to get flowers for the dinner-table, Mrs. Otis was not at all alarmed at first, but when six o’clock struck, and Virginia did not appear, she became really agitated, and sent the boys out to look for her, while she herself and Mr. Otis searched every room in the house.

Вирджиния имела обыкновение выходить каждый вечер в сад за цветами для обеденного стола, поэтому у миссис Оутис поначалу не возникло никаких опасений. Но когда пробило шесть, а Вирджиния так и не появилась, миссис Оутис начала волноваться всерьёз и велела мальчикам искать сестру в парке, а сама вместе с мистером Оутисом принялась обшаривать весь дом, заходя в каждую комнату.

At half-past six the boys came back and said that they could find no trace of their sister anywhere.

В половине седьмого мальчики возвратились и сообщили, что никаких следов Вирджинии обнаружить им не удалось.

They were all now in the greatest state of excitement, and did not know what to do, when Mr. Otis suddenly remembered that, some few days before, he had given a band of gipsies permission to camp in the park.

Теперь беспокойство овладело всеми, но никто толком не знал, что делать, как вдруг мистер Оутис вспомнил, что несколько дней назад дал разрешение остановиться в поместье цыганскому табору.

He accordingly at once set off for Blackfell Hollow, where he knew they were, accompanied by his eldest son and two of the farm-servants.

Взяв с собой старшего сына и двух работников, он, не теряя ни минуты, отправился в Блэкфельский лог, где, как он знал, и остановились цыгане.

The little Duke of Cheshire, who was perfectly frantic with anxiety, begged hard to be allowed to go too, but Mr. Otis would not allow him, as he was afraid there might be a scuffle.

Юный герцог Чеширский, который не находил себе места от беспокойства, во что бы то ни стало хотел идти вместе с ними, но мистер Оутис, опасаясь, что дело может дойти до драки, не разрешил ему этого.

On arriving at the spot, however, he found that the gipsies had gone, and it was evident that their departure had been rather sudden, as the fire was still burning, and some plates were lying on the grass.

Когда они добрались до Блэкфельского лога, цыган уже и след простыл, и, судя по тому, что костёр ещё не погас, а в траве валялись тарелки, они снялись с лагеря в страшной спешке.

Having sent off Washington and the two men to scour the district, he ran home, and despatched telegrams to all the police inspectors in the county, telling them to look out for a little girl who had been kidnapped by tramps or gipsies.

Отправив Вашингтона и работников продолжать поиски дальше, мистер Оутис поспешил домой, чтобы разослать полицейским инспекторам по всему графству телеграммы с просьбой помочь разыскать девочку, которую похитили бродяги или цыгане.

He then ordered his horse to be brought round, and, after insisting on his wife and the three boys sitting down to dinner, rode off down the Ascot road with a groom.

Затем он распорядился, чтобы ему подали коня, и, уговорив жену и мальчиков пообедать, поскакал с грумом по Аскотской дороге.

He had hardly, however, gone a couple of miles, when he heard somebody galloping after him, and, looking round, saw the little Duke coming up on his pony, with his face very flushed, and no hat.

Но не успели они отъехать и двух миль, как услышали за собой стук копыт. Оглянувшись, мистер Оутис увидел, что их догоняет на своём пони юный герцог. Он был без шляпы, лицо его раскраснелось.

“I’m awfully sorry, Mr. Otis,” gasped out the boy, “but I can’t eat any dinner as long as Virginia is lost.

— Прошу прощения, мистер Оутис, — произнёс задыхаясь юноша, — но как я могу обедать, когда потерялась Вирджиния?

Please don’t be angry with me; if you had let us be engaged last year, there would never have been all this trouble. You won’t send me back, will you? I can’t go! I won’t go!”

Не сердитесь, пожалуйста, на меня, но если бы в прошлом году вы согласились на нашу помолвку, ничего подобного не могло бы произойти. Вы не отошлёте меня назад, ведь правда? Я не могу туда возвращаться! И я всё равно не поеду назад!

The Minister could not help smiling at the handsome young scapegrace, and was a good deal touched at his devotion to Virginia, so leaning down from his horse, he patted him kindly on the shoulders, and said, “Well, Cecil, if you won’t go back, I suppose you must come with me, but I must get you a hat at Ascot.”

Посланник не мог удержаться от улыбки, глядя на этого юного, привлекательного аристократа. Его очень трогало, что этот мальчик так предан Вирджинии, и он, перегнувшись к нему, ласково потрепал его по плечу.
— Что ж, Сесил, деваться некуда, — сказал он. — Раз вы решили не возвращаться, придётся вас взять с собой, только надо будет купить вам в Аскоте шляпу.

“Oh, bother my hat! I want Virginia!” cried the little Duke, laughing, and they galloped on to the railway station.

— Мне не шляпа нужна! Мне нужна Вирджиния! — воскликнул, рассмеявшись, юный герцог, и они поскакали к железнодорожной станции.

There Mr. Otis inquired of the station-master if any one answering to the description of Virginia had been seen on the platform, but could get no news of her.

Мистер Оутис спросил у начальника станции, не видел ли кто-нибудь на перроне девочку, похожую по описанию на Вирджинию, но тот ничего определённого ответить не мог.

The station-master, however, wired up and down the line, and assured him that a strict watch would be kept for her, and, after having bought a hat for the little Duke from a linen-draper, who was just putting up his shutters, Mr. Otis rode off to Bexley, a village about four miles away, which he was told was a well-known haunt of the gipsies, as there was a large common next to it.

Всё же он телеграфировал по всей линии и заверил мистера Оутиса, что они будут здесь начеку и, в случае если им что-нибудь станет известно, сразу дадут ему знать. Купив юному герцогу шляпу в лавке торговца льняным товаром, который закрывал уже ставни, посланник со своей командой направился в деревню Бексли, примерно в четырёх милях от станции, где, как ему сообщили, был большой общинный выпас и часто собирались цыгане.

Here they roused up the rural policeman, but could get no information from him, and, after riding all over the common, they turned their horses’ heads homewards, and reached the Chase about eleven o’clock, dead-tired and almost heart-broken.

Там они разбудили сельского полисмена, но ничего от него не добились и, проехав по всему выпасу, повернули домой. До замка они добрались часам к одиннадцати, смертельно усталые и совершенно обескураженные.

They found Washington and the twins waiting for them at the gate-house with lanterns, as the avenue was very dark.

У домика привратника они увидели Вашингтона и близнецов, дожидавшихся их с фонарями, ибо под деревьями, обрамлявшими подъездную аллею, было темно, хоть глаз выколи.

Not the slightest trace of Virginia had been discovered.

Увы, никаких обнадёживающих новостей здесь тоже не было: на след Вирджинии пока не удавалось напасть.

The gipsies had been caught on Brockley meadows, but she was not with them, and they had explained their sudden departure by saying that they had mistaken the date of Chorton Fair, and had gone off in a hurry for fear they should be late.

Цыгане были настигнуты на Броклейских лугах, но девочки с ними не оказалось. Свой внезапный отъезд они объяснили тем, что боялись опоздать на Чортонскую ярмарку, так как перепутали день её проведения.

Indeed, they had been quite distressed at hearing of Virginia’s disappearance, as they were very grateful to Mr. Otis for having allowed them to camp in his park, and four of their number had stayed behind to help in the search.

Цыгане и сами огорчились, узнав об исчезновении девочки, и четверо из них остались помогать в розысках: цыгане были признательны мистеру Оутису за то, что он позволил им остановиться в поместье.

The carp-pond had been dragged, and the whole Chase thoroughly gone over, but without any result.

Был прочёсан с помощью драги сазановый пруд и обшарен каждый клочок земли в поместье, но безрезультатно.

It was evident that, for that night at any rate, Virginia was lost to them; and it was in a state of the deepest depression that Mr. Otis and the boys walked up to the house, the groom following behind with the two horses and the pony.

Становилось всё более очевидным, что по крайней мере до следующего дня они Вирджинии не увидят. Мистер Оутис и мальчики возвращались в замок совершенно подавленные; за ними шёл грум, ведя обеих лошадей и пони.

In the hall they found a group of frightened servants, and lying on a sofa in the library was poor Mrs. Otis, almost out of her mind with terror and anxiety, and having her forehead bathed with eau de cologne by the old housekeeper.

В холле они увидели собравшихся кучкой перепуганных слуг, а в библиотеке на диване лежала бедная миссис Оутис, почти потерявшая рассудок от пережитых ею в этот страшный день волнений и ужасов; старая домоправительница то и дело смачивала ей одеколоном виски.

Mr. Otis at once insisted on her having something to eat, and ordered up supper for the whole party.

Мистер Оутис принялся уговаривать жену хоть немного поесть и велел подать ужин для всех собравшихся в замке.

It was a melancholy meal, as hardly any one spoke, and even the twins were awestruck and subdued, as they were very fond of their sister.

Это была очень невесёлая трапеза, проходившая в полном молчании, и даже близнецы сидели притихшие и подавленные: они очень любили свою сестру.

When they had finished, Mr. Otis, in spite of the entreaties of the little Duke, ordered them all to bed, saying that nothing more could be done that night, and that he would telegraph in the morning to Scotland Yard for some detectives to be sent down immediately.

После ужина мистер Оутис, как ни упрашивал его юный герцог разрешить ему не ложиться, отправил всех спать, заявив, что этой ночью всё равно уже ничего невозможно сделать, а утром он срочно вызовет по телеграфу сыщиков из Скотленд-Ярда.

Just as they were passing out of the dining-room, midnight began to boom from the clock tower, and when the last stroke sounded they heard a crash and a sudden shrill cry; a dreadful peal of thunder shook the house, a strain of unearthly music floated through the air, a panel at the top of the staircase flew back with a loud noise, and out on the landing, looking very pale and white, with a little casket in her hand, stepped Virginia.

Как раз в тот момент, когда они выходили из столовой, часы на церковной башне начали гулко бить полночь, и при звуке последнего удара раздался вдруг громкий треск, кто-то пронзительно закричал, и весь дом сотрясся от оглушительного раската грома. А когда в воздухе зазвучала завораживающе прекрасная, неземная музыка, стенная панель на верху лестницы с громким шумом отвалилась, и на лестничную площадку выступила бледная как полотно Вирджиния, с маленькой шкатулкой в руках.

In a moment they had all rushed up to her. Mrs. Otis clasped her passionately in her arms, the Duke smothered her with violent kisses, and the twins executed a wild war-dance round the group.

Все гурьбой ринулись к ней. Миссис Оутис крепко её обняла, юный герцог осыпал её пылкими поцелуями, а близнецы скакали вокруг неё в каком-то диком воинственном танце.

“Good heavens! child, where have you been?” said Mr. Otis, rather angrily, thinking that she had been playing some foolish trick on them.

— О Боже, девочка моя! Где ты всё это время пропадала? — спросил мистер Оутис, стараясь придать голосу строгие нотки, ибо полагал, что это был всего лишь глупый розыгрыш.

“Cecil and I have been riding all over the country looking for you, and your mother has been frightened to death. You must never play these practical jokes any more.”

— Мы с Сесилом объездили всё вокруг, разыскивая тебя, а твоя мама чуть не умерла со страху. Никогда больше не шути так с нами!

“Except on the Ghost! except on the Ghost!” shrieked the twins, as they capered about.

— Шутить разрешается только с привидением! С при-ви-де-ни-ем! — громко скандировали близнецы, выделывая ногами всё новые и новые антраша.

“My own darling, thank God you are found; you must never leave my side again,” murmured Mrs. Otis, as she kissed the trembling child, and smoothed the tangled gold of her hair.

— Милая моя, родная, нашлась, слава Богу! — твердила миссис Оутис, целуя дрожащую дочь и разглаживая её спутанные золотые локоны. — Никогда больше не оставляй меня так надолго!

“Papa,” said Virginia, quietly, “I have been with the Ghost. He is dead, and you must come and see him. He had been very wicked, but he was really sorry for all that he had done, and he gave me this box of beautiful jewels before he died.”

— Папа, — проговорила Вирджиния негромким голосом, — я провела весь этот вечер с духом. Он умер, и вы должны пойти взглянуть на него. Он при жизни поступал очень дурно, но раскаялся в своих грехах и подарил мне на память эту шкатулку с драгоценностями.

The whole family gazed at her in mute amazement, but she was quite grave and serious; and, turning round, she led them through the opening in the wainscoting down a narrow secret corridor, Washington following with a lighted candle, which he had caught up from the table.

Все глядели на неё в немом изумлении, но она говорила совершенно серьёзно. Повернувшись, она повела их к отверстию в стенной панели, через которое они попали в узкий потайной коридор, по которому и направились дальше. Вашингтон с зажжённой свечой, взятой им со стола, замыкал процессию.

Finally, they came to a great oak door, studded with rusty nails.

Спустя какое-то время они пришли к тяжёлой, обитой ржавыми гвоздями дубовой двери на массивных петлях.

When Virginia touched it, it swung back on its heavy hinges, and they found themselves in a little low room, with a vaulted ceiling, and one tiny grated window.

Стоило Вирджинии коснуться двери, как та сразу же распахнулась, впустив их в низенькую каморку со сводчатым потолком и очень маленьким зарешечённым окошком.

Imbedded in the wall was a huge iron ring, and chained to it was a gaunt skeleton, that was stretched out at full length on the stone floor, and seemed to be trying to grasp with its long fleshless fingers an old-fashioned trencher and ewer, that were placed just out of its reach.

К вмурованному в стену огромному железному кольцу был прикован цепью крайне измождённый скелет, распростёртый во всю длину на каменном полу. Казалось, он пытается дотянуться своими длинными костлявыми пальцами до старинного блюда и кувшина, поставленных так, чтобы он их не мог достать.

The jug had evidently been once filled with water, as it was covered inside with green mould.

Кувшин, очевидно, был когда-то наполнен водой, если судить по остаткам зелёной плесени, покрывавшей его внутри.

There was nothing on the trencher but a pile of dust.

На блюде оставалась лишь горстка пыли.

Virginia knelt down beside the skeleton, and, folding her little hands together, began to pray silently, while the rest of the party looked on in wonder at the terrible tragedy whose secret was now disclosed to them.

Вирджиния опустилась на колени возле скелета и, сложив вместе свои маленькие руки, начала беззвучно молиться, а остальные с изумлением взирали на всё это, понимая, что перед ними открылась тайна произошедшей некогда ужасной трагедии.

“Hallo!” suddenly exclaimed one of the twins, who had been looking out of the window to try and discover in what wing of the house the room was situated.

— Смотрите! Смотрите! — внезапно воскликнул один из близнецов, который всё это время заглядывал в окошко, чтобы попытаться определить, в какой части замка они находятся.

“Hallo! the old withered almond-tree has blossomed. I can see the flowers quite plainly in the moonlight.”

— Расцвело сухое миндальное дерево! Я хорошо различаю цветки, потому что сегодня так ярко светит луна.

“God has forgiven him,” said Virginia, gravely, as she rose to her feet, and a beautiful light seemed to illumine her face.

— Значит, Господь простил его! — торжественно произнесла Вирджиния, поднимаясь с колен, и всем стало казаться, что какое-то прекрасное сияние озарило её лицо.

“What an angel you are!” cried the young Duke, and he put his arm round her neck, and kissed her.

— Вы ангел! — воскликнул юный герцог, обнимая и целуя её.

VII

Глава седьмая

Four days after these curious incidents, a funeral started from Canterville Chase at about eleven o’clock at night.

Через четыре дня после этих необыкновенных событий, где-то за час до полуночи, из Кентервильского замка выехал траурный кортеж.

The hearse was drawn by eight black horses, each of which carried on its head a great tuft of nodding ostrich-plumes, and the leaden coffin was covered by a rich purple pall, on which was embroidered in gold the Canterville coat-of-arms.

В катафалк было впряжено восемь чёрных лошадей, и у каждой на голове покачивался пышный султан из страусовых перьев; на свинцовый гроб был накинут богатый пурпурный покров с гербом Кентервилей, вытканным золотом.

By the side of the hearse and the coaches walked the servants with lighted torches, and the whole procession was wonderfully impressive.

Рядом с катафалком и экипажами шествовали слуги с горящими факелами, и вся процессия производила необыкновенное впечатление.

Lord Canterville was the chief mourner, having come up specially from Wales to attend the funeral, and sat in the first carriage along with little Virginia.

Самый близкий родственник умершего, лорд Кентервиль, специально прибывший на похороны из Уэльса, ехал вместе с маленькой Вирджинией в первой карете.

Then came the United States Minister and his wife, then Washington and the three boys, and in the last carriage was Mrs. Umney.

За ними следовал посланник Соединённых Штатов с супругой, потом Вашингтон и три мальчика.

It was generally felt that, as she had been frightened by the ghost for more than fifty years of her life, she had a right to see the last of him.

Замыкала процессию карета, в которой сидела миссис Амни, — ни у кого не возникало сомнений, что, поскольку привидение пугало эту достойную особу более пятидесяти лет её жизни, у неё есть все основания проводить его в последний путь.

A deep grave had been dug in the corner of the churchyard, just under the old yew-tree, and the service was read in the most impressive manner by the Rev. Augustus Dampier.

Выйдя из карет, скорбящие подошли к глубокой могиле, вырытой в углу погоста, прямо под тисовым деревом, и преподобный Огастус Дэмпир с большим воодушевлением прочитал заупокойную молитву.

When the ceremony was over, the servants, according to an old custom observed in the Canterville family, extinguished their torches, and, as the coffin was being lowered into the grave, Virginia stepped forward, and laid on it a large cross made of white and pink almond-blossoms.

Когда пастор умолк, слуги, по древнему обычаю рода Кентервилей, потушили свои факелы, а когда гроб стали опускать в могилу, Вирджиния приблизилась к нему и возложила на крышку большой крест, сплетённый из белых и розовых цветков миндаля.

As she did so, the moon came out from behind a cloud, and flooded with its silent silver the little churchyard, and from a distant copse a nightingale began to sing.

В этот момент из-за облака выплыла луна, залив маленькое кладбище призрачным серебром, а в отдалённой роще запел соловей.

She thought of the ghost’s description of the Garden of Death, her eyes became dim with tears, and she hardly spoke a word during the drive home.

Вирджиния вспомнила, как привидение описывало Сад Смерти, глаза её наполнились слезами, и на всём обратном пути она не проронила ни слова.

The next morning, before Lord Canterville went up to town, Mr. Otis had an interview with him on the subject of the jewels the ghost had given to Virginia.

На следующее утро, прежде чем лорд Кентервиль уехал в Лондон, мистер Оутис завёл с ним разговор о драгоценностях, подаренных Вирджинии привидением.

They were perfectly magnificent, especially a certain ruby necklace with old Venetian setting, which was really a superb specimen of sixteenth-century work, and their value was so great that Mr. Otis felt considerable scruples about allowing his daughter to accept them.

Они были великолепны, особенно рубиновое ожерелье в венецианской оправе — редкостный образец работы XVI века; их ценность была столь велика, что мистер Оутис считал невозможным позволить дочери их принять.

“My lord,” he said, “I know that in this country mortmain is held to apply to trinkets as well as to land, and it is quite clear to me that these jewels are, or should be, heirlooms in your family.

— Милорд, — сказал посланник, — я знаю, что в вашей стране «право мёртвой руки» [«Право мёртвой руки» — неотчуждаемое право владеть недвижимостью.] распространяется не только на земельную собственность, но и на фамильные драгоценности, и для меня является очевидным, что украшения, переданные моей дочери, на самом деле принадлежат вашему роду или, во всяком случае, должны ему принадлежать.

I must beg you, accordingly, to take them to London with you, and to regard them simply as a portion of your property which has been restored to you under certain strange conditions.

А поэтому я прошу вас забрать их с собой в Лондон и рассматривать их как часть по праву принадлежащего вам имущества, которая была возвращена законному владельцу, хотя и при несколько странных обстоятельствах.

As for my daughter, she is merely a child, and has as yet, I am glad to say, but little interest in such appurtenances of idle luxury.

Что касается моей дочери, то она ещё ребёнок и пока что, слава Богу, мало интересуется такого рода дорогими безделушками.

I am also informed by Mrs. Otis, who, I may say, is no mean authority upon Art,—having had the privilege of spending several winters in Boston when she was a girl,—that these gems are of great monetary worth, and if offered for sale would fetch a tall price.

К тому же миссис Оутис сообщила мне, — а она, должен сказать, провела в юности несколько зим в Бостоне и неплохо разбирается в вопросах искусства, — что эти украшения имеют большую денежную ценность, и если бы были предложены для продажи, за них можно было бы получить солидную сумму.

Under these circumstances, Lord Canterville, I feel sure that you will recognize how impossible it would be for me to allow them to remain in the possession of any member of my family; and, indeed, all such vain gauds and toys, however suitable or necessary to the dignity of the British aristocracy, would be completely out of place among those who have been brought up on the severe, and I believe immortal, principles of Republican simplicity.

В этих обстоятельствах, лорд Кентервиль, я, как вы должны понимать, не могу допустить, чтобы они перешли к кому-нибудь из членов моей семьи. Да и вообще такого рода безделушки, какими бы уместными или необходимыми, с точки зрения поддержания престижа, они ни казались в глазах британской аристократии, совершенно ни к чему тем, кто воспитан в строгих и, я бы сказал, непоколебимых республиканских принципах простоты.

Perhaps I should mention that Virginia is very anxious that you should allow her to retain the box, as a memento of your unfortunate but misguided ancestor.

Впрочем, не стану скрывать, что Вирджиния была бы счастлива, если бы вы позволили ей сохранить саму шкатулку в память о вашем несчастном заблудшем предке.

As it is extremely old, and consequently a good deal out of repair, you may perhaps think fit to comply with her request.

Поскольку вещь эта старая и достаточно ветхая, вы, быть может, и в самом деле найдёте возможным исполнить её просьбу.

For my own part, I confess I am a good deal surprised to find a child of mine expressing sympathy with mediævalism in any form, and can only account for it by the fact that Virginia was born in one of your London suburbs shortly after Mrs. Otis had returned from a trip to Athens.”

Я же со своей стороны должен признаться, что крайне удивлён интересом моей дочери к чему-либо средневековому и могу объяснить это лишь тем, что Вирджиния родилась в одном из пригородов Лондона вскоре после того, как миссис Оутис возвратилась из поездки в Афины.

Lord Canterville listened very gravely to the worthy Minister’s speech, pulling his grey moustache now and then to hide an involuntary smile, and when Mr. Otis had ended, he shook him cordially by the hand, and said:

Лорд Кентервиль выслушал речь почтенного посланника с величайшим вниманием и лишь изредка подёргивал себя за седые усы, чтобы скрыть невольную улыбку. Когда мистер Оутис закончил, он крепко пожал ему руку и сказал:

“My dear sir, your charming little daughter rendered my unlucky ancestor, Sir Simon, a very important service, and I and my family are much indebted to her for her marvellous courage and pluck.

— Дорогой мистер Оутис, ваша прелестная дочь оказала моему несчастному предку, сэру Саймону, поистине неоценимую услугу, и я, как и все мои родственники, чрезвычайно признателен ей за это и восхищён её поразительной отвагой и самоотверженностью.

The jewels are clearly hers, and, egad, I believe that if I were heartless enough to take them from her, the wicked old fellow would be out of his grave in a fortnight, leading me the devil of a life.

Драгоценности по праву принадлежат только ей, и если бы я забрал их у неё, то, ей-Богу, я проявил бы такое бессердечие, что через каких-нибудь пару недель старый грешник непременно вышел бы из могилы и не давал бы мне покоя до конца дней моих.

As for their being heirlooms, nothing is an heirloom that is not so mentioned in a will or legal document, and the existence of these jewels has been quite unknown.

Что же до того, являются ли эти драгоценности фамильными, то их, несомненно, нельзя считать таковыми, поскольку среди них нет ни одного предмета, который был бы упомянут в завещании или ином юридическом документе, и об их существовании до сих пор не было известно.

I assure you I have no more claim on them than your butler, and when Miss Virginia grows up, I dare say she will be pleased to have pretty things to wear.

Уверяю вас, у меня на них столько же прав, сколько, например, у вашего дворецкого, и я не сомневаюсь, что, когда мисс Вирджиния станет взрослой, она с удовольствием их будет носить.

Besides, you forget, Mr. Otis, that you took the furniture and the ghost at a valuation, and anything that belonged to the ghost passed at once into your possession, as, whatever activity Sir Simon may have shown in the corridor at night, in point of law he was really dead, and you acquired his property by purchase.”

К тому же вы забываете, мистер Оутис, что купили замок вместе с мебелью и привидением, а стало быть, всё, что принадлежало привидению, автоматически стало вашей собственностью — ведь, хотя сэр Саймон и проявлял по ночам некоторую активность, с точки зрения закона он считается мёртвым, а значит, покупая поместье, вы приобрели также и всю его личную собственность.

Mr. Otis was a good deal distressed at Lord Canterville’s refusal, and begged him to reconsider his decision, but the good-natured peer was quite firm, and finally induced the Minister to allow his daughter to retain the present the ghost had given her, and when, in the spring of 1890, the young Duchess of Cheshire was presented at the Queen’s first drawing-room on the occasion of her marriage, her jewels were the universal theme of admiration.

Мистера Оутиса немало огорчил отказ лорда Кентервиля принять драгоценности, и он просил его изменить своё решение, но благородный пэр был твёрд и в конце концов уговорил посланника позволить дочери оставить подарок, сделанный привидением. Когда весной 1890 года молодую герцогиню Чеширскую представляли по случаю её бракосочетания самой королеве, её драгоценности вызвали всеобщее восхищение.