BUSMAN (řehtá se): Bůh uchovej!

БУСМАН (хохочет): Боже сохрани!

HALLEMEIER: Fuj, Roboti!

ГАЛЛЕМАЙЕР: Бррр — роботы!

DR. GALL (směje se): Pěkně děkujem!

ГАЛЛЬ (смеётся): Благодарим покорно!

HELENA: Ale… to není možno!

ЕЛЕНА: Но… Не может быть!

FABRY: Na mou čest, slečno, my nejsme Roboti.

ФАБРИ: Честное слово, мисс, мы не роботы.

HELENA (k Dominovi): Proč jste mi tedy říkal, že všichni vaši úředníci jsou Roboti?

ЕЛЕНА (к Домину): Зачем же вы тогда сказали мне, будто все ваши служащие — роботы?

DOMIN: Ano, úředníci. Ale ředitelové ne. Dovolte, slečno Gloryová: inženýr Fabry, generální technický ředitel Rossumových Univerzálních Robotů. Doktor Gall, přednosta fyziologického a výzkumného oddělení. Doktor Hallemeier, přednosta Ústavu pro psychologii a výchovu Robotů. Konzul Busman, generální komerční ředitel, a stavitel Alquist, šéf staveb Rossumových Univerzálních Robotů.

ДОМИН: Служащие — да. Но не директора. Разрешите, мисс Глори, представить более подробно: инженер Фабри, генеральный технический директор компании. Доктор Галль, начальник отдела физиологических исследовании. Доктор Галлемайер, начальник Института психологии и воспитания роботов. Консул Бусман, генеральный коммерческий директор. И архитектор Алквист, руководитель строительства компании.

HELENA: Odpusťte, pánové, že… že… Je to hrrozné, co jsem provedla?

ЕЛЕНА: Простите, господа, что я… что… Я, наверно, сказала что-то уж-жасное?

ALQUIST: Ale chraň bůh, slečno Gloryová. Prosím sedněte.

АЛКВИСТ: Да что вы, мисс Глори. Садитесь, пожалуйста.

HELENA (usedne): Jsem hloupé děvče. Teď… teď mne pošlete první lodí zpátky.

ЕЛЕНА (садится): Я — глупая девчонка… Теперь… теперь вы отправите меня назад с первым же пароходом.

DR. GALL: Za nic na světě, slečno. Proč bychom vás posílali pryč?

ГАЛЛЬ: Ни за что на свете, мисс. Зачем нам отправлять вас обратно?

HELENA: Protože už víte… protože… protože bych vám bouřila Roboty.

ЕЛЕНА: Потому что вы теперь знаете… потому что… потому что я собираюсь взбунтовать роботов!

DOMIN: Drahá slečno Gloryová, tady už bylo na sta spasitelů a proroků. Každá loď některého přiveze. Misionáře, anarchisty, Armádu spásy, všechno možné. To je vám úžasné, co je na světě církví a bláznů.

ДОМИН: Дорогая мисс Глори, у нас уже перебывали сотни спасителей и пророков. С каждым пароходом приезжает кто-нибудь из них. Миссионеры, анархисты, члены Армии Спасения — кто угодно. Просто ужас, сколько на свете церквей и дураков.

HELENA: A vy je necháte mluvit k Robotům?

ЕЛЕНА: И вы позволяете им обращаться к роботам?

DOMIN: Proč ne? Doposud toho všichni nechali. Roboti si všechno pamatují, ale nic víc. Dokonce se ani nesmějí tomu, co lidé říkají. Skutečně, přímo k nevíře. Baví-li vás to, drahá slečno, dovedu vás do skladiště Robotů. Je jich tam asi tři sta tisíc.

ДОМИН: А почему бы нет? Пока никто из них ничего не добился. Роботы всё прекрасно запоминают — и только. Они даже не смеются над тем, что говорят люди. Право, просто поверить трудно. Если это доставит вам развлечение, мисс, я провожу вас на склад роботов. Их там около трёхсот тысяч.

BUSMAN: Tři sta čtyřicet sedm tisíc.

БУСМАН: Триста сорок семь тысяч.

DOMIN: Dobrá. Můžete k nim promluvit, co chcete. Můžete jim přečíst bibli, logaritmy nebo co je vám libo. Můžete jim dokonce kázat o lidských právech.

ДОМИН: Ладно. И вы можете обратиться к ним и сказать, что хотите. Можете прочитать им библию, таблицу логарифмов — всё что угодно. Можете даже произнести проповедь о правах человека.

HELENA: Oh, myslím, že… kdyby se jim ukázalo trochu lásky…

ЕЛЕНА: О, мне кажется… если бы выказать им хоть немного любви…

FABRY: Nemožno, slečno Gloryová. Nic není člověku cizejšího než Robot.

ФАБРИ: Невозможно, мисс Глори. Нет ничего более чуждого человеку, чем робот.

HELENA: Proč je tedy děláte?

ЕЛЕНА: Зачем же вы тогда их делаете?

BUSMAN: Hahaha, to je dobré! Proč se dělají Roboti!

БУСМАН: Ха-ха-ха, вот это славно! Зачем делают роботов!

FABRY: Pro práci, slečno. Jeden Robot nahradí dva a půl dělníka. Lidský stroj, slečno Gloryová, byl náramně nedokonalý. Musel se jednou konečně odstranit.

ФАБРИ: Для работы, мисс. Один робот заменяет двух с половиной рабочих. Человеческий механизм: чрезвычайно несовершенен, мисс Глори. Рано или поздно его нужно было заменить.

BUSMAN: Byl příliš drahý.

БУСМАН: Он слишком дорог.

FABRY: Byl málo výkonný. Moderní technice už nemohl stačit. A za druhé… za druhé… je to veliký pokrok, že… pardon.

ФАБРИ: И малоэффективен. Он уже не соответствует современной технике. А во-вторых… во-вторых, большой прогресс ещё и в том, что… извините…

HELENA: Co?

ЕЛЕНА: Прогресс — в чём?

FABRY: Prosím za odpuštění. Je to veliký pokrok rodit strojem. Je to pohodlnější a rychlejší. Každé zrychlení je pokrok, slečno. Příroda neměla ponětí o moderním tempu práce. Celé dětství je technicky vzato holý nesmysl. Prostě ztracený čas. Neudržitelné mrhání časem, slečno Gloryová. A za třetí…

ФАБРИ: Прошу прощения. Большой прогресс — родить при помощи машин. Удобнее и быстрее. А любое ускорение — прогресс, мисс. Природа понятия не имела о современных, темпах труда. Всё детство человека с технической точки зрения — чистая бессмыслица. Попросту — потерянное время. Безудержная растрата времени, мисс Глори. А в-третьих…

HELENA: Oh přestaňte!

ЕЛЕНА: О, перестаньте!

FABRY: Prosím. Dovolte, co vlastně chce ta vaše Liga… Liga… Liga humanity?

ФАБРИ: Слушаюсь. Но позвольте, чего, собственно, хочет; эта ваша Лига… Лига… Лига гуманности?

HELENA: Má zvláště… zvláště má chránit Roboty a… a… zajistit jim… dobré zacházení.

ЕЛЕНА: Её цель… главным образом… прежде всего… защищать роботов и… и обеспечить им… хорошее отношение…

FABRY: To není špatný cíl. Se stroji se má dobře zacházet. Na mou duši, to si chválím. Nemám rád poškozené věci. Prosím vás, slečno Gloryová, zapište nás všechny za přispívající, za řádné, za zakládající členy té vaší Ligy!

ФАБРИ: Неплохая цель. С машинами надо обращаться хорошо. Ей-богу, это мне нравится. Я не люблю испорченных вещей. Прошу вас, мисс, запишите нас всех в члены-корреспонденты, в действительные члены, и члены-учредители этой вашей Лиги!

HELENA: Ne, vy mi nerozumíte. My chceme… zvláště… my chceme Roboty osvobodit!

ЕЛЕНА: Нет, вы меня не поняли. Мы хотим… прежде всего… мы хотим освободить роботов!

HALLEMEIER: Jak, prosím vás?

ГАЛЛЕМАЙЕР: И каким же способом?

HELENA: Má se s nimi jednat… jednat… jako s lidmi.

ЕЛЕНА: С ними надо обращаться… как… ну, как с людьми.

HALLEMEIER: Aha. Mají snad hlasovat? Nemají dokonce dostávat mzdu?

ГАЛЛЕМАЙЕР: Ага. Что же — дать им избирательные права? Или, может быть, оплачивать их труд?

HELENA: Ovšemže mají!

ЕЛЕНА: Конечно!

HALLEMEIER: Koukejme. A co by s ní, prosím vás, dělali?

ГАЛЛЕМАЙЕР: Вот как! Что же они будут делать с деньгами, скажите на милость?

HELENA: Koupili si,… co potřebují… co by je těšilo.

ЕЛЕНА: Покупать… что им нужно… что им доставит радость.

HALLEMEIER: To je moc hezké, slečno; jenomže Roboty nic netěší. Hrome, co si mají koupit? Můžete je krmit ananasy, slamou, čím chcete; jim je to jedno, nemají vůbec chuti. Nemají na ničem zájmu, slečno Gloryová. U čerta, nikdo ještě neviděl, že by se Robot usmál.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Очень мило, мисс, но роботов ничто не радует. Тысяча чертей, что они станут покупать? Можете кормить их ананасами или соломой, чем угодно, им это безразлично: у них нет вкусовых ощущении. Они ничем не интересуются, мисс Глори. Чёрт побери, кто когда видел, чтобы робот улыбался?

HELENA: Proč… proč… proč je neuděláte šťastnější?

ЕЛЕНА: Ничему же… ничему… почему вы не делаете их более счастливыми?

HALLEMEIER: To nejde, slečno Gloryová. Jsou to jen Roboti. Bez vlastní vůle. Bez vášní. Bez dějin. Bez duše.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Нельзя, мисс Глори. Ведь они всего лишь роботы. Без собственной воли. Без страстей. Без истории. Без души.

HELENA: Bez lásky a vzdoru?

ЕЛЕНА: Без любви и способности возмутиться?

HALLEMEIER: To se rozumí. Roboti nemilují nic, ani sebe. A vzdor? Já nevím; jen zřídka, jen časem…

ГАЛЛЕМАЙЕР: Конечно. Роботы не любят ничего — даже самих себя. А возмущение? Не знаю. Лишь изредка… лишь время от времени…

HELENA: Co?

ЕЛЕНА: Что?

HALLEMEIER: Nic vlastně. Někdy se jaksi pominou. Cosi jako padoucnice, víte? Říká se tomu křeč Robotů. Najednou některý praští vším, co má v ruce, stojí, skřípá zuby… a musí přijít do stoupy. Patrně porucha organismu.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Да ничего, собственно. Порой на них что-то находит. С ними приключается нечто вроде падучей, понимаете? Мы называем это «судорогой роботов». Вдруг какой-нибудь из них швыряет оземь то, что у него в руке, стоит, скрипит зубами и — тогда мы отправляем его в ступу. Видимо, какое-то нарушение в организме.

DOMIN: Vada ve výrobě.

ДОМИН: Производственный брак.

HELENA: Ne, ne, to je duše!

ЕЛЕНА: Нет, нет — это душа!

FABRY: Myslíte, že duše začíná skřípáním zubů?

ФАБРИ: Вы полагаете, что душа даёт о себе знать прежде всего скрипом зубов?

DOMIN: To se odstraní, slečno Gloryová. Doktor Gall dělá zrovna nějaké pokusy…

ДОМИН: Это будет устранено, мисс Глори. Доктор Галль, как раз проводит кое-какие опыты…

DR. GALL: S tímhle ne, Domine; teď dělám nervy na bolest.

ГАЛЛЬ: Но не в этом направлении, Домин. Я теперь делаю нервы, реагирующие на боль.

HELENA: Nervy na bolest?

ЕЛЕНА: Нервы, реагирующие на боль?

DR. GALL: Ano. Roboti skoro necítí tělesné bolesti. Víte, nebožtík mladý Rossum příliš omezil nervovou soustavu. To se neosvědčilo. Musíme zavést utrpení.

ГАЛЛЬ: Да. Роботы почти не ощущают физической боли. Понимаете, покойный Россум младший слишком ограничил состав нервной ткани. Это оказалось неретабельным. Придётся нам ввести страдание.

HELENA: Proč… proč… Nedáte-li jim duši, proč jim chcete dát bolest?

ЕЛЕНА: Зачем? Зачем?.. Если вы не даёте им души, зачем вы хотите дать им боль?

DR. GALL: Z průmyslových důvodů, slečno Gloryová. Robot se někdy poškodí sám, protože ho to nebolí; strčí ruku do stroje, ulomí si prst, rozbije si hlavu, to mu je jedno. Musíme jim dát bolest; to je automatická ochrana před úrazem.

ГАЛЛЬ: В интересах производства, мисс Глори. Иной раз робот сам наносит себе вред, оттого что не чувствует боли. Он может сунуть руку в машину, отломить себе палец, разбить голову — ему это всё равно. Мы вынуждены наделить их ощущением боли: это автоматическая защита от увечья.

HELENA: Budou šťastnější, když budou cítit bolest?

ЕЛЕНА: Станут ли они счастливее, когда будут ощущать боль?

DR. GALL: Naopak; ale budou technicky dokonalejší.

ГАЛЛЬ: Наоборот; зато технически они станут совершенней.

HELENA: Proč jim nestvoříte duši?

ЕЛЕНА: Почему вы не создадите им душу?

DR. GALL: To není v naší moci.

ГАЛЛЬ: Это не в наших силах.

FABRY: To není v našem zájmu.

ФАБРИ: Это не в наших интересах.

BUSMAN: To by zdražilo výrobu. Propánička krásná dámo, vždyť my to děláme tak lacino! Sto dvacet dolarů ošacený kus, a před patnácti lety stál deset tisíc! Před pěti lety jsme pro ně kupovali šaty; dnes máme vlastní tkalcovny, a ještě expedujeme látečky pětkrát laciněji než jiné továrny. Prosím vás, slečno Gloryová, co platíte metr plátna?

БУСМАН: Это удорожит производство. Господи, милая барышня мы ведь выпускаем их такими дешёвыми. Сто двадцать долларов штука, вместе с одеждой! А пятнадцать лет назад робот стоил десять тысяч! Пять лет назад мы покупали для них одежду, а теперь у нас есть своя ткацкая фабрика, и мы ещё экспортируем ткани, да в пять раз дешевле, чем другие фирмы! Скажите, мисс Глори, сколько вы платите за метр полотна?

HELENA: Nevím… skutečně… zapomněla jsem.

ЕЛЕНА: Не знаю… право… забыла.

BUSMAN: Můj ty Tondo, a pak chcete zakládat Ligu humanity! Stojí už jen třetinu, slečno; všechny ceny jsou dnes na třetině a ještě půjdou níž níž níž, až… takhle. He?

БУСМАН: Батюшки мои, и вы ещё хотите основать Лигу гуманности! Теперь полотно стоит втрое дешевле прежнего, мисс, цены упали на две трети и будут падать всё ниже и ниже, пока… вот так! Понятно?

HELENA: Nerozumím.

ЕЛЕНА: Нет.

BUSMAN: Jemináčku slečno, to znamená, že práce klesla v ceně! Vždyť Robot i s krmením stojí za hodinu tři čtvrtě centíku! To je vám legrační, slečno: všechny továrny praskají jako žaludy, nebo honem kupují Roboty, aby zlevnily výrobu.

БУСМАН: Ах ты, господи, мисс, это значит — понизилась стоимость рабочей силы! Ведь робот, включая кормёжку стоит три четверти цента в час! Прямо комедия мисс! Все фабрики лопаются, как жёлуди, или спешат, приобрести роботов, чтобы удешевить свою продукцию,

HELENA: Ano, a vyhazují dělníky na dlažbu.

ЕЛЕНА: Да, а рабочих выкидывают на улицу.

BUSMAN: Haha, to se rozumí! Ale my, boží dobroto, my jsme zatím vrhli pět set tisíc tropických Robotů na argentinské pampy, aby pěstili pšenici. Buďte tak dobrá, co stojí u vás libra chleba?

БУСМАН: Ха-ха — ещё бы! Но мы… с божьей помощью мы тем временем бросили пятьсот тысяч тропических роботов в аргентинские пампы — выращивать пшеницу. Будьте добры, скажите, что стоит у вас фут хлеба?

HELENA: Nemám ponětí.

ЕЛЕНА: Понятия не имею.

BUSMAN: Tak vidíte; teď stojí dva centíky v té vaší dobré staré Evropě; ale to je náš chlebíček, rozumíte? Dva centíky libra chleba; a Liga humanity o tom nemá tušení! Haha, slečno Gloryová, vy nevíte, co to je příliš drahý krajíc. Pro kulturu a tak dále. Ale za pět let, no tak vsaďte se!

БУСМАН: Вот видите, а он стоит теперь всего два цента в вашей доброй старой Европе, и это наш хлебушко, понимаете? Два центика — фунт хлеба. А Лига гуманности и не подозревает об этом. Ха-ха, мисс Глори, вы не знаете, что такое — слишком дорогой кусок хлеба. Какое это имеет значение для культуры и так далее. Зато через пять лет — ну, давайте пари держать?

HELENA: Co?

ЕЛЕНА: Насчёт чего?

BUSMAN: Že za pět let budou ceny všeho na žádná celá deset. Lidičky, za pět let se utopíme v pšenici a všem možném.

БУСМАН: Насчёт того, что через пять лет цены на всё упадут в десять раз! Через пять лет, милые, нас завалят пшеницей и всевозможными товарами!

ALQUIST: Ano, a všichni dělníci světa budou bez práce.

АЛКВИСТ: Да — и рабочие во всём мире окажутся без работы.

DOMIN (vstane): Budou, Alquiste. Budou, slečno Gloryová. Ale do desíti let nadělají Rossumovi Univerzální Roboti tolik pšenice, tolik látek, tolik všeho, že řekneme: Věci už nemají ceny. Nyní ber každý, kolik potřebuješ. Není bídy. Ano, budou bez práce. Ale pak nebude už vůbec žádné práce. Všechno udělají živé stroje. Člověk bude dělat jen to, co miluje. Bude žít jen proto, aby se zdokonaloval.

ДОМИН (встал): Верно, Алквист. Верно, мисс Глори. Но за десять лет Россумские Универсальные Роботы вырастят столько пшеницы, произведут столько тканей, столько всяких товаров, что мы скажем: вещи больше не имеют цены. Отныне пусть каждый берёт, сколько ему угодно. Конец нужде. Да, рабочие окажутся без работы. Но тогда никакая работа не будет нужна. Всё будут делать живые машины. А человек начнёт заниматься только тем, что он любит. Он будет жить для того, чтобы совершенствоваться.

HELENA (vstane): Bude to tak?

ЕЛЕНА (встаёт): Так и будет?

DOMIN: Bude. Nemůže to být jinak. Předtím snad přijdou strašlivé věci, slečno Gloryová. Tomu se nedá prostě zabránit. Ale pak přestane služebnictví člověka člověku a otročení člověka hmotě. Nikdo už nebude platit za chléb životem a nenávistí. Ty už nejsi dělník, ty už nejsi písař; ty už nekopeš uhlí a ty nestojíš u cizího stroje. Už nebudeš své duše utrácet v práci, kterou jsi proklínal!

ДОМИН: Так и будет. Не может быть иначе. Прежде, правда, произойдут, быть может, страшные вещи, мисс Глори. Этого просто нельзя предотвратить. Зато потом прекратится служение человека человеку и порабощение человека мёртвой материей. Никто больше не будет платить за хлеб жизнью и ненавистью. Ты уже не рабочий, ты уже не клерк, тебе не надо больше рубить уголь, а тебе — стоять за чужим станком. Тебе не надо уже растрачивать душу свою в труде, который ты проклинал!

ALQUIST: Domine, Domine! To, co říkáte, vypadá příliš jako ráj. Domine, bývalo něco dobrého v sloužení a něco velkého v pokoření. Ach Harry, byla nevímjaká ctnost v práci a únavě.

АЛКВИСТ: Домин, Домин! То, о чём вы говорите, слишком напоминает рай. Было нечто доброе и в работе, Домин, нечто великое и в смирении. Ах, Гарри, была какая-то добродетель в труде и усталости!

DOMIN: Snad byla. Ale nemůžeme počítat s tím, co se ztratí, když předěláváme svět od Adama. Adame, Adame! už nebudeš jíst chléb svůj v potu tváře; už nepoznáš hladu a žízně, únavy a ponížení; vrátíš se do ráje, kde tě živila ruka Páně. Budeš svobodný a svrchovaný; nebudeš mít jiného úkolu, jiné práce, jiné starosti než zdokonalit sama sebe. Budeš pánem stvoření.

ДОМИН: Вероятно, была. Но мы не можем считаться с тем, что уходит безвозвратно, если взялись переделывать мир от Адама. Адам! Адам! Отныне ты не будешь есть хлеб свой в поте лица, не познаешь ни голода, ни жажды, ни усталости, ни унижения. Ты вернёшься в рай, где тебя кормила рука Господня. Будешь свободен и независим и не будет у тебя другой цели, другого труда, другой заботы, как только совершенствовать самого себя. И станешь ты господином всего творения…

BUSMAN: Amen.

БУСМАН: Аминь.

FABRY: Staniž se.

ФАБРИ: Да будет так.

HELENA: Zmátl jste mne. Jsem pošetilé děvče. Chtěla bych… chtěla bych tomu věřit.

ЕЛЕНА: Вы совсем сбили меня с толку. Я глупа! Девчонка! Но мне хотелось бы… хотелось бы верить в это.

DR. GALL: Jste mladší než my, slečno Gloryová. Dočkáte se všeho.

ГАЛЛЬ: Вы моложе нас, мисс Глори. Вы дождётесь.

HALLEMEIER: Tak jest. Já myslím, že by slečna Gloryová mohla s námi posnídat.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Обязательно. Мне кажется, мисс Глори могла бы позавтракать с нами.

DR. GALL: Toť se rozumí! Domine, poproste za nás všechny.

ГАЛЛЬ: Разумеется! Домин, попросите её от всех нас.

DOMIN: Slečno Gloryová, prokažte nám tu čest.

ДОМИН: Окажите нам эту честь, мисс Глори!

HELENA: Ale to přece… Jak bych mohla?

ЕЛЕНА: Но ведь… Как же я…

FABRY: Za Ligu humanity, slečno.

ФАБРИ: А мы — от имени Лиги гуманности.

BUSMAN: A na její počest.

БУСМАН: И в честь её.

HELENA: Oh, v tom případě… snad…

ЕЛЕНА: О, в таком случае… пожалуй…

FABRY: Tak sláva! Slečno Gloryová, promiňte na pět minut.

ФАБРИ: Ура! Мисс Глори, извините меня, на пять минут…

DR. GALL: Pardon.

ГАЛЛЬ: Pardon…

BUSMAN: Propána, musím kabelovat…

БУСМАН: Господи, мне же надо каблограмму…

HALLEMEIER: Hrome, a já jsem zapomněl…

ГАЛЛЕМАЙЕР: Тысяча чертей, я совсем забыл…

Všichni krom Domina se hrnou ven.

Все, кроме Домина, поспешно уходят.

HELENA: Proč jdou všichni pryč?

ЕЛЕНА: Почему все ушли?

DOMIN: Vařit, slečno Glorvová.

ДОМИН: Отправились стряпать, мисс Глори.

HELENA: Co vařit?

ЕЛЕНА: Что стряпать?

DOMIN: Snídani, slečno Gloryová. Nám vaří Roboti, a… a… protože nemají žádné chuti, není to docela… Hallemeier totiž výborně roští. A Gall dovede jakousi omáčku, a Busman se vyzná v omeletě…

ДОМИН: Завтрак, мисс Глори. Нам готовят пищу роботы, но так как у них нет вкусовых ощущений, то получается не совсем… А Галлемайер прекрасно жарит мясо, Галль умеет делать особенный соус, Бусман специалист по омлетам…

HELENA: Proboha to je hostina! A co dovede pan… stavitel…

ЕЛЕНА: Боже мой, вот так пир! А что умеет делать господин… архитектор?

DOMIN: Alquist? Nic. Jenom upraví stůl a… a Fabry sežene trochu ovoce. Velice skromná kuchyně, slečno Gloryová.

ДОМИН: Алквист? Ничего. Он только накрывает на стол… А Фабри — тот достанет немного фруктов. Скромный стол, мисс…

HELENA: Chtěla jsem se vás zeptat…

ЕЛЕНА: Я хотела вас спросить…

DOMIN: Také bych se vás chtěl na něco zeptat. (Postaví své hodinky na stůl.) Pět minut času.

ДОМИН: Я тоже хотел спросить вас об одной вещи. (Кладёт свои часы на стол.) У нас пять минут времени.

HELENA: Nač zeptat?

ЕЛЕНА: О чём вы хотели спросить?