“Far away beyond the pine-woods,” he answered, in a low, dreamy voice, “there is a little garden. There the grass grows long and deep, there are the great white stars of the hemlock flower, there the nightingale sings all night long.

— Далеко, далеко за сосновым бором, — ответил он тихим мечтательным голосом, — есть маленький сад. Там густа и высока трава, там большие белые звёзды болиголова, и всю ночь там поёт соловей.

All night long he sings, and the cold crystal moon looks down, and the yew-tree spreads out its giant arms over the sleepers.”

Всю ночь там поёт соловей, а сверху глядит холодная хрустальная луна, и тисовое дерево простирает свои исполинские руки над спящими.

Virginia’s eyes grew dim with tears, and she hid her face in her hands.

Глаза Виргинии потускнели от слёз, и она закрыла лицо руками.

“You mean the Garden of Death,” she whispered.

— Вы говорите о Саде Смерти? — прошептала она.

“Yes, death. Death must be so beautiful. To lie in the soft brown earth, with the grasses waving above one’s head, and listen to silence. To have no yesterday, and no to-morrow. To forget time, to forget life, to be at peace.

— Да, Смерти. Смерть должна быть прекрасна. Лежать в мягкой тёмной земле, чтоб над головой качались травы, и слушать молчание! Не знать ни вчера, ни завтра. Забыть время, простить жизнь, познать покой.

You can help me. You can open for me the portals of death’s house, for love is always with you, and love is stronger than death is.”

Вы мне можете помочь. Вы можете открыть мне врата в обитель Смерти, ибо с вами — всегда Любовь, а Любовь сильнее Смерти.

Virginia trembled, a cold shudder ran through her, and for a few moments there was silence. She felt as if she was in a terrible dream.

Виргиния вздрогнула, холодная дрожь пронизала её, и на несколько мгновений воцарилось молчание. Ей казалось, будто она в каком-то ужасном сне.

Then the ghost spoke again, and his voice sounded like the sighing of the wind.

Потом снова заговорил дух, и голос его был похож на вздохи ветра.

“Have you ever read the old prophecy on the library window?”

— Вы когда-нибудь читали то старинное предсказание, что начертано на окне библиотеки?

“Oh, often,” cried the little girl, looking up; “I know it quite well.

— О, часто! — воскликнула девочка, поднимая голову. — Я его хорошо знаю.

It is painted in curious black letters, and is difficult to read. There are only six lines:

Оно написано странными чёрными буквами, и так трудно прочесть его. Там всего только шесть строк:

‘When a golden girl can win
Prayer from out the lips of sin,
When the barren almond bears,
And a little child gives away its tears,
Then shall all the house be still
And peace come to Canterville.’

Когда златокудрая дева склонит
Уста грешника к молитве,
Когда сухое миндальное дерево зацветет
И малый ребёнок заплачет,
Тогда затихнет весь наш дом,
И покой сойдёт на Кентервиля.

“But I don’t know what they mean.”

Но я не понимала, что значат эти слова.

“They mean,” he said, sadly, “that you must weep with me for my sins, because I have no tears, and pray with me for my soul, because I have no faith, and then, if you have always been sweet, and good, and gentle, the angel of death will have mercy on me.

— Они означают, — сказал он печально, — что вы должны оплакать мои прегрешения, так как у меня у самого нет слёз, и помолиться за мою душу, так как у меня у самого нет веры, и тогда, если вы всегда были доброй, любящей и хорошей, Ангел Смерти смилуется надо мной.

You will see fearful shapes in darkness, and wicked voices will whisper in your ear, but they will not harm you, for against the purity of a little child the powers of Hell cannot prevail.”

Вы увидите ужасных чудовищ во тьме, и злые голоса станут шептать вам на ухо, но они вам не причинят вреда, так как против чистоты ребёнка злые силы ада бессильны.

Virginia made no answer, and the ghost wrung his hands in wild despair as he looked down at her bowed golden head. Suddenly she stood up, very pale, and with a strange light in her eyes.

Виргиния ничего не ответила, и дух в диком отчаянии стал ломать руки, глядя вниз на её златокудрую головку. Вдруг, бледная, со страшно-светящимися глазами, она встала.

“I am not afraid,” she said firmly, “and I will ask the angel to have mercy on you.”

— Я не боюсь, — сказала она решительно, — и я попрошу Ангела помиловать вас.

He rose from his seat with a faint cry of joy, and taking her hand bent over it with old-fashioned grace and kissed it.

С еле слышными криками радости встал он с места, взял её руку и, склонившись к ней, поцеловал её по старинному обычаю.

His fingers were as cold as ice, and his lips burned like fire, but Virginia did not falter, as he led her across the dusky room.

Пальцы его были холодны как лёд, а губы жгли как огонь, но Виргиния ни на минуту не поколебалась, пока он вёл её через полутёмную комнату.

On the faded green tapestry were broidered little huntsmen.

На поблёкших зелёных гобеленах были вытканы маленькие охотники.

They blew their tasselled horns and with their tiny hands waved to her to go back.

Они затрубили в свои украшенные кистями рога и крошечными ручками манили её назад.

“Go back! little Virginia,” they cried, “go back!” but the ghost clutched her hand more tightly, and she shut her eyes against them.

— Назад, маленькая Виргиния! — кричали они. — Назад!
Но дух схватил её крепче за руку, и она закрыла глаза.

Horrible animals with lizard tails and goggle eyes blinked at her from the carven chimneypiece, and murmured, “Beware! little Virginia, beware! we may never see you again,” but the Ghost glided on more swiftly, and Virginia did not listen.

Отвратительные звери с хвостами ящериц и выпученными глазами смотрели на неё с резной рамы камина и шептали:
— Берегись, маленькая Виргиния, берегись! Быть может, мы никогда больше не увидим тебя!
Но дух скользил вперёд всё быстрее, и она ничего не слышала.

When they reached the end of the room he stopped, and muttered some words she could not understand.

Когда они дошли до конца комнаты, он остановился и прошептал какие-то слова, которые она не могла понять.

She opened her eyes, and saw the wall slowly fading away like a mist, and a great black cavern in front of her.

Она раскрыла глаза и видела, как стена медленно растаяла, словно мгла, и за ней открылась огромная чёрная пещера.

A bitter cold wind swept round them, and she felt something pulling at her dress.

Холодный ветер окутал их, и она почувствовала, как кто-то потянул её за платье.

“Quick, quick,” cried the Ghost, “or it will be too late,” and in a moment the wainscoting had closed behind them, and the Tapestry Chamber was empty.

— Скорее, скорее, — крикнул дух, — а то будет слишком поздно!
И не прошло мгновения, как деревянные обшивки стены закрылись за ними, и гобеленовая зала стала пуста.

VI

VI

About ten minutes later, the bell rang for tea, and, as Virginia did not come down, Mrs. Otis sent up one of the footmen to tell her. After a little time he returned and said that he could not find Miss Virginia anywhere.

Минут десять спустя зазвонил гонг, призывая к чаю, и, так как Виргиния не явилась, миссис Отис послала наверх за нею одного из лакеев. Он вернулся и заявил, что нигде не мог найти мисс Виргинии.

As she was in the habit of going out to the garden every evening to get flowers for the dinner-table, Mrs. Otis was not at all alarmed at first, but when six o’clock struck, and Virginia did not appear, she became really agitated, and sent the boys out to look for her, while she herself and Mr. Otis searched every room in the house.

Так как у неё была привычка выходить каждый вечер за цветами для обеденного стола, миссис Отис не беспокоилась вначале, но, когда пробило шесть и всё ещё Виргинии не было, она серьёзно заволновалась и послала мальчиков поискать её в парке, а сама вместе с мистером Отисом обошла все комнаты в доме.

At half-past six the boys came back and said that they could find no trace of their sister anywhere.

В половине седьмого мальчики вернулись и заявили, что нигде нет никаких следов Виргинии.

They were all now in the greatest state of excitement, and did not know what to do, when Mr. Otis suddenly remembered that, some few days before, he had given a band of gipsies permission to camp in the park.

Они были крайне встревожены и не знали, что предпринять, когда вдруг мистер Отис вспомнил, что несколько дней тому назад позволил цыганскому табору расположиться у него в парке.

He accordingly at once set off for Blackfell Hollow, where he knew they were, accompanied by his eldest son and two of the farm-servants.

Поэтому он тотчас же отправился в сопровождении старшего сына и двух работников в Блэкфельский лог, где, как он знал, находились цыгане.

The little Duke of Cheshire, who was perfectly frantic with anxiety, begged hard to be allowed to go too, but Mr. Otis would not allow him, as he was afraid there might be a scuffle.

Маленький герцог Чеширский, почти обезумевший от беспокойства, настойчиво просил, чтобы и его взяли с собой, но мистер Отис не взял его, так как боялся возможности свалки.

On arriving at the spot, however, he found that the gipsies had gone, and it was evident that their departure had been rather sudden, as the fire was still burning, and some plates were lying on the grass.

Когда они прибыли на место, где был табор, оказалось, что цыган уже нет, и, судя по тому, что ещё теплился костёр и на траве валялись какие-то тарелки, отъезд их был крайне спешный.

Having sent off Washington and the two men to scour the district, he ran home, and despatched telegrams to all the police inspectors in the county, telling them to look out for a little girl who had been kidnapped by tramps or gipsies.

Отправив Вашингтона и работников обыскать местность, мистер Отис побежал домой и разослал телеграммы по всем полицейским участкам, прося разыскать маленькую девочку, похищенную бродягами или цыганами.

He then ordered his horse to be brought round, and, after insisting on his wife and the three boys sitting down to dinner, rode off down the Ascot road with a groom.

Потом он приказал подать себе лошадь и, убедив жену и трёх мальчиков сесть за стол обедать, поехал по направлению к Аскоту в сопровождении грума.

He had hardly, however, gone a couple of miles, when he heard somebody galloping after him, and, looking round, saw the little Duke coming up on his pony, with his face very flushed, and no hat.

Но не успели они проехать и двух миль, как услышали за собой лошадиный топот, и, оглянувшись, мистер Отис увидал маленького герцога, прискакавшего на своём коне, без шляпы и с раскрасневшимся лицом.

“I’m awfully sorry, Mr. Otis,” gasped out the boy, “but I can’t eat any dinner as long as Virginia is lost.

— Простите меня, мистер Отис, — сказал мальчик, задыхаясь, — но я не могу есть, покуда Виргиния не найдена.

Please don’t be angry with me; if you had let us be engaged last year, there would never have been all this trouble. You won’t send me back, will you? I can’t go! I won’t go!”

Пожалуйста, не сердитесь на меня; но, если бы вы в прошлом году дали согласие на нашу помолвку, этой истории не случилось бы. Вы не отправите меня назад, не правда ли? Я не хочу вернуться домой, и я не могу вернуться.

The Minister could not help smiling at the handsome young scapegrace, and was a good deal touched at his devotion to Virginia, so leaning down from his horse, he patted him kindly on the shoulders, and said, “Well, Cecil, if you won’t go back, I suppose you must come with me, but I must get you a hat at Ascot.”

Посол не мог удержаться от улыбки при взгляде на красивого молодого сорванца, и его очень тронула преданность мальчика Виргинии; нагнувшись с седла, он ласково потрепал его по плечу и сказал:
— Ну, что же делать, Сесил? Если вы не хотите возвращаться домой, значит, надо мне взять вас с собой, но я должен буду купить вам в Аскоте шляпу.

“Oh, bother my hat! I want Virginia!” cried the little Duke, laughing, and they galloped on to the railway station.

— Чёрт с ней, со шляпой. Мне нужна Виргиния! — сказал маленький герцог, смеясь, и все поскакали по направлению к железнодорожной станции.

There Mr. Otis inquired of the station-master if any one answering to the description of Virginia had been seen on the platform, but could get no news of her.

Там мистер Отис расспросил начальника станции, не видел ли кто-нибудь на платформе девочки, отвечающей по описанию приметам Виргинии, но никто ничего не знал.

The station-master, however, wired up and down the line, and assured him that a strict watch would be kept for her, and, after having bought a hat for the little Duke from a linen-draper, who was just putting up his shutters, Mr. Otis rode off to Bexley, a village about four miles away, which he was told was a well-known haunt of the gipsies, as there was a large common next to it.

Всё же начальник станции дал телеграммы по линии и уверил мистера Отиса, что к розыскам девочки будут приняты все меры; купив маленькому герцогу шляпу у торговца, уже закрывавшего свою лавку, посол поехал дальше в село Бексли, отстоявшее на расстоянии четырёх миль от станции, которое славилось как место сборищ для цыган, так как рядом был широкий луг.

Here they roused up the rural policeman, but could get no information from him, and, after riding all over the common, they turned their horses’ heads homewards, and reached the Chase about eleven o’clock, dead-tired and almost heart-broken.

Здесь они разбудили сельского полисмена, но ничего от него не узнали и, объехав весь луг, повернули домой и добрались до замка около одиннадцати часов, усталые, разбитие, почти в отчаянии.

They found Washington and the twins waiting for them at the gate-house with lanterns, as the avenue was very dark.

У ворот их дожидались Вашингтон и близнецы с фонарями: в аллее было уже очень темно.

Not the slightest trace of Virginia had been discovered.

The gipsies had been caught on Brockley meadows, but she was not with them, and they had explained their sudden departure by saying that they had mistaken the date of Chorton Fair, and had gone off in a hurry for fear they should be late.

Оказалось, что цыган догнали на Броклейских лугах, но девочки с ними не было; что же касается их внезапного отъезда, то цыгане объяснили его тем, что они ошиблись относительно дня, когда открывается Чертонская ярмарка, и поспешили, чтобы не опоздать к открытию.

Indeed, they had been quite distressed at hearing of Virginia’s disappearance, as they were very grateful to Mr. Otis for having allowed them to camp in his park, and four of their number had stayed behind to help in the search.

Они и сами встревожились, узнав об исчезновении Виргинии, так как были очень признательны мистеру Отису за то, что он им позволил разбить свой табор в парке, и четверо из них остались помогать в этих розысках.

The carp-pond had been dragged, and the whole Chase thoroughly gone over, but without any result.

Обыскали сазанный пруд и обошли каждый уголок замка, но безуспешно.

It was evident that, for that night at any rate, Virginia was lost to them; and it was in a state of the deepest depression that Mr. Otis and the boys walked up to the house, the groom following behind with the two horses and the pony.

Было очевидно, что на эту ночь, по крайней мере, Виргиния пропала; в состоянии полного отчаяния направились к дому мистер Отис и мальчики, а грум следовал за ними с двумя лошадьми и пони.

In the hall they found a group of frightened servants, and lying on a sofa in the library was poor Mrs. Otis, almost out of her mind with terror and anxiety, and having her forehead bathed with eau de cologne by the old housekeeper.

В передней их встретило несколько измученных слуг, а в библиотеке на диване лежала миссис Отис, почти обезумевшая от страха и тревоги; ко лбу её прикладывала компрессы из одеколона старуха экономка.

Mr. Otis at once insisted on her having something to eat, and ordered up supper for the whole party.

Мистер Отис тотчас же уговорил жену съесть что-нибудь и велел всем подать ужин.

It was a melancholy meal, as hardly any one spoke, and even the twins were awestruck and subdued, as they were very fond of their sister.

Это был грустный ужин, так как все молчали, и даже близнецы угомонились и сидели смирно, ибо они очень любили сестру.

When they had finished, Mr. Otis, in spite of the entreaties of the little Duke, ordered them all to bed, saying that nothing more could be done that night, and that he would telegraph in the morning to Scotland Yard for some detectives to be sent down immediately.

Когда кончили есть, мистер Отис, невзирая на мольбы маленького герцога, отправил всех спать, говоря, что ночью всё равно ничего нельзя сделать, а утром он даст телеграммы в Лондон, в сыскную полицию, чтобы немедленно прислали несколько сыщиков.

Just as they were passing out of the dining-room, midnight began to boom from the clock tower, and when the last stroke sounded they heard a crash and a sudden shrill cry; a dreadful peal of thunder shook the house, a strain of unearthly music floated through the air, a panel at the top of the staircase flew back with a loud noise, and out on the landing, looking very pale and white, with a little casket in her hand, stepped Virginia.

Как раз, когда они выходили из столовой, церковные часы начали отбивать полночь, и вместе с последним ударом колокола раздался какой-то грохот и резкий крик; оглушительный раскат грома потряс весь дом; звуки неземной музыки полились в воздухе; на верхней площадке лестницы сорвалась с шумом потайная дверь в деревянной обшивке, и, бледная как полотно, держа в руках маленький ларец, показалась Виргиния.

In a moment they had all rushed up to her. Mrs. Otis clasped her passionately in her arms, the Duke smothered her with violent kisses, and the twins executed a wild war-dance round the group.

В одно мгновение все подбежали к ней, миссис Отис нежно прижала её к себе, маленький герцог почти душил её пылкими поцелуями, а близнецы стали кружиться вокруг группы в дикой воинственной пляске.

“Good heavens! child, where have you been?” said Mr. Otis, rather angrily, thinking that she had been playing some foolish trick on them.

— Господи, дитя моё, где ты была? — сказал мистер Отис довольно сердито, думая, что она сыграла с ними какую-нибудь глупую шутку.

“Cecil and I have been riding all over the country looking for you, and your mother has been frightened to death. You must never play these practical jokes any more.”

— Сесил и я объехали всю Англию, разыскивая тебя, а мать твоя напугалась до полусмерти. Никогда больше ты не должна дурачить нас таким образом.

“Except on the Ghost! except on the Ghost!” shrieked the twins, as they capered about.

— Только духа можешь дурачить, только духа! — кричали близнецы, прыгая как сумасшедшие.

“My own darling, thank God you are found; you must never leave my side again,” murmured Mrs. Otis, as she kissed the trembling child, and smoothed the tangled gold of her hair.

— Милая моя, родная, слава Богу, что ты нашлась; ты больше не должна никогда покидать меня, — твердила миссис Отис, целуя дрожащую девочку и разглаживая спутанные пряди её золотистых волос.

“Papa,” said Virginia, quietly, “I have been with the Ghost. He is dead, and you must come and see him. He had been very wicked, but he was really sorry for all that he had done, and he gave me this box of beautiful jewels before he died.”

— Папа, — сказала Виргиния спокойно, — я была всё это время с духом. Он умер, и вы должны прийти и взглянуть на него. Он был очень дурным при жизни, но он искренно раскаялся во всех своих проступках и подарил мне на память вот этот ларец с чудесными драгоценностями.

The whole family gazed at her in mute amazement, but she was quite grave and serious; and, turning round, she led them through the opening in the wainscoting down a narrow secret corridor, Washington following with a lighted candle, which he had caught up from the table.

Вся семья глядела на неё в немом изумлении, но она была совершенно серьёзна и спокойна и, повернувшись, повела их через отверстие в обшивке стены вниз по узкому потайному коридорчику; Вашингтон следовал в хвосте с зажжённой свечой, захваченной со стола.

Finally, they came to a great oak door, studded with rusty nails.

Наконец они дошли до большой дубовой двери, обитой ржавыми гвоздями.

When Virginia touched it, it swung back on its heavy hinges, and they found themselves in a little low room, with a vaulted ceiling, and one tiny grated window.

Когда Виргиния прикоснулась к ней, она распахнулась на больших петлях, и они очутились в маленькой низенькой комнатке со сводчатым потолком и единственным решётчатым окошечком.

Imbedded in the wall was a huge iron ring, and chained to it was a gaunt skeleton, that was stretched out at full length on the stone floor, and seemed to be trying to grasp with its long fleshless fingers an old-fashioned trencher and ewer, that were placed just out of its reach.

В стену было вделано огромное железное кольцо, и к нему цепью был прикован исполинский скелет, вытянувшийся во всю длину на каменном полу, и, казалось, он пытался ухватить длинными, без кожи и мяса, пальцами старинное блюдо и ковш, поставленные так, что их нельзя было достать.

The jug had evidently been once filled with water, as it was covered inside with green mould.

Ковш, очевидно, когда-то был наполнен водой, так как внутри он был покрыт зелёной плесенью.

There was nothing on the trencher but a pile of dust.

На блюде же ничего не было, кроме маленькой горсточки пыли.

Virginia knelt down beside the skeleton, and, folding her little hands together, began to pray silently, while the rest of the party looked on in wonder at the terrible tragedy whose secret was now disclosed to them.

Виргиния опустилась на колени рядом со скелетом и, сложив свои маленькие ручки, начала тихо молиться; остальные в удивлении смотрели на ужасную трагическую картину, тайна которой теперь раскрылась им.

“Hallo!” suddenly exclaimed one of the twins, who had been looking out of the window to try and discover in what wing of the house the room was situated.

— Смотрите! — вдруг воскликнул один из близнецов, выглянувший в окно, чтобы проверить, в каком крыле замка находилась комната.

“Hallo! the old withered almond-tree has blossomed. I can see the flowers quite plainly in the moonlight.”

— Смотрите! Старое высохшее миндальное дерево расцвело. Я вижу ясно цветы при лунном свете.

“God has forgiven him,” said Virginia, gravely, as she rose to her feet, and a beautiful light seemed to illumine her face.

— Бог простил его! — сказала серьёзно Виргиния, поднимаясь на ноги, и лицо её как будто озарилось ясным, лучезарным сиянием.

“What an angel you are!” cried the young Duke, and he put his arm round her neck, and kissed her.

— Какой вы ангел! — воскликнул молодой герцог, обнял её и поцеловал.

VII

VII

Four days after these curious incidents, a funeral started from Canterville Chase at about eleven o’clock at night.

Четыре дня спустя после этих страшных событий, около одиннадцати часов ночи из Кентервильского замка двинулся траурный поезд.

The hearse was drawn by eight black horses, each of which carried on its head a great tuft of nodding ostrich-plumes, and the leaden coffin was covered by a rich purple pall, on which was embroidered in gold the Canterville coat-of-arms.

Катафалк везли восемь вороных лошадей, и у каждой на голове развевался пышный страусовый султан; свинцовый гроб был завешан роскошным пурпуровым покровом, на котором был золотом вышить герб Кентервилей.

By the side of the hearse and the coaches walked the servants with lighted torches, and the whole procession was wonderfully impressive.

Рядом с катафалком и траурными каретами шли с зажжёнными факелами слуги, и вся процессия производила весьма торжественное впечатление.

Lord Canterville was the chief mourner, having come up specially from Wales to attend the funeral, and sat in the first carriage along with little Virginia.

Лорд Кентервиль, приехавший на похороны специально из Уэльса, в качестве ближайшего родственника ехал в первой карете вместе с маленькой Виргинией.

Then came the United States Minister and his wife, then Washington and the three boys, and in the last carriage was Mrs. Umney.

Дальше ехал посол Соединённых Штатов с супругой, за ними Вашингтон и три мальчика,

It was generally felt that, as she had been frightened by the ghost for more than fifty years of her life, she had a right to see the last of him.

а в последней карете сидела миссис Эмни. Было единогласно решено, что, раз привидение пугало её аккуратно в течение пятидесяти лет, она имела полное право проводить его до места последнего упокоения.

A deep grave had been dug in the corner of the churchyard, just under the old yew-tree, and the service was read in the most impressive manner by the Rev. Augustus Dampier.

В углу церковной ограды, под тисовым деревом, была вырыта огромная могила, а заупокойную службу очень торжественно прочитал преподобный Огастес Дампир.

When the ceremony was over, the servants, according to an old custom observed in the Canterville family, extinguished their torches, and, as the coffin was being lowered into the grave, Virginia stepped forward, and laid on it a large cross made of white and pink almond-blossoms.

Когда обряд предания земле кончился, слуги, согласно древнему обычаю, сохранившемуся в роде Кентервилей, потушили свои факелы; когда же гроб опускали в могилу, Виргиния подошла к нему и возложила на крышку большой крест из белых и розовых миндальных цветов.

As she did so, the moon came out from behind a cloud, and flooded with its silent silver the little churchyard, and from a distant copse a nightingale began to sing.

Когда она это сделала, из-за тучи показалась луна и залила своим молчаливым серебром всю церковную ограду, а в далёкой роще зазвучала песнь соловья.

She thought of the ghost’s description of the Garden of Death, her eyes became dim with tears, and she hardly spoke a word during the drive home.

Виргиния вспомнила описанный духом Сад Смерти, и глаза её помутнели от слёз, и по дороге домой она не проронила ни слова.

The next morning, before Lord Canterville went up to town, Mr. Otis had an interview with him on the subject of the jewels the ghost had given to Virginia.

На следующее утро, перед тем как лорду Кентервилю вернуться в Лондон, мистер Отис имел с ним беседу по поводу драгоценностей, подаренных Виргинии привидением.

They were perfectly magnificent, especially a certain ruby necklace with old Venetian setting, which was really a superb specimen of sixteenth-century work, and their value was so great that Mr. Otis felt considerable scruples about allowing his daughter to accept them.

Драгоценности эти были великолепны, особенно одно рубиновое ожерелье в венецианской оправе, изумительный образец работы XVI века; ценность их была так велика, что мистер Отис никак не мог решиться позволить своей дочери принять их.

“My lord,” he said, “I know that in this country mortmain is held to apply to trinkets as well as to land, and it is quite clear to me that these jewels are, or should be, heirlooms in your family.

— Милорд, — сказал он, — я знаю, что в вашей стране права наследства простираются как на фамильные драгоценности, так и на поместья, и мне совершенно ясно, что эти вещи принадлежат или должны принадлежать вашему роду.

I must beg you, accordingly, to take them to London with you, and to regard them simply as a portion of your property which has been restored to you under certain strange conditions.

Поэтому я считаю своим долгом просить вас взять их с собою в Лондон и смотреть на них просто как на часть вашей собственности, которая возвращена вам при немного странных обстоятельствах.

As for my daughter, she is merely a child, and has as yet, I am glad to say, but little interest in such appurtenances of idle luxury.

Что касается моей дочери, то она ещё ребёнок и пока, к счастью, могу сказать, мало проявляет интерес к подобным принадлежностям ненужной роскоши.

I am also informed by Mrs. Otis, who, I may say, is no mean authority upon Art,—having had the privilege of spending several winters in Boston when she was a girl,—that these gems are of great monetary worth, and if offered for sale would fetch a tall price.

Кроме того, меня поставила в известность миссис Отис (могу похвастаться, недюжинный авторитет в вопросах искусства: она в молодости имела счастье провести несколько зим в Бостоне), что эти безделушки имеют большую денежную ценность и при продаже за них можно выручить большую сумму.

Under these circumstances, Lord Canterville, I feel sure that you will recognize how impossible it would be for me to allow them to remain in the possession of any member of my family; and, indeed, all such vain gauds and toys, however suitable or necessary to the dignity of the British aristocracy, would be completely out of place among those who have been brought up on the severe, and I believe immortal, principles of Republican simplicity.

При этих условиях, лорд Кентервиль, я уверен, вы поймёте, что мне никак невозможно допустить, чтобы они остались во владении кого-нибудь из членов моей семьи; да вообще подобные бесполезные игрушки и штучки, как бы ни были они необходимы и соответственны достоинству великобританской аристократии, были бы совершенно лишние для моей дочери, воспитанной на строгих и, я бы сказал, бессмертных принципах республиканской простоты.

Perhaps I should mention that Virginia is very anxious that you should allow her to retain the box, as a memento of your unfortunate but misguided ancestor.

Я должен, однако, упомянуть, что Виргинии очень хотелось бы, чтобы вы ей позволили оставить себе шкатулку как память о вашем несчастном, но введённом в заблуждение предке.

As it is extremely old, and consequently a good deal out of repair, you may perhaps think fit to comply with her request.

Так как это чрезвычайно древняя и поэтому крайне потрёпанная и нуждающаяся в ремонте вещь, то, может быть, вы найдёте возможность исполнить её просьбу.

For my own part, I confess I am a good deal surprised to find a child of mine expressing sympathy with mediævalism in any form, and can only account for it by the fact that Virginia was born in one of your London suburbs shortly after Mrs. Otis had returned from a trip to Athens.”

Что касается меня, то, должен сознаться, меня крайне удивляет, как может моя дочь проявлять сочувствие к средневековью, в каком бы то ни было виде, и могу это объяснить только тем, что Виргиния родилась в одном из ваших лондонских пригородов, вскоре после возвращения миссис Отис из поездки в Афины.

Lord Canterville listened very gravely to the worthy Minister’s speech, pulling his grey moustache now and then to hide an involuntary smile, and when Mr. Otis had ended, he shook him cordially by the hand, and said:

Лорд Кентервиль очень сосредоточенно выслушал речь почтенного посланника, лишь изредка покручивая седой ус, чтобы скрыть невольную улыбку, и, когда мистер Отис кончил, крепко пожал ему руку и сказал:

“My dear sir, your charming little daughter rendered my unlucky ancestor, Sir Simon, a very important service, and I and my family are much indebted to her for her marvellous courage and pluck.

— Дорогой сэр, ваша очаровательная дочь оказала моему злосчастному предку, сэру Симону, очень большую услугу, и я и моя семья чрезвычайно обязаны ей за её похвальную смелость и мужество.

The jewels are clearly hers, and, egad, I believe that if I were heartless enough to take them from her, the wicked old fellow would be out of his grave in a fortnight, leading me the devil of a life.

Драгоценности, безусловно, принадлежат ей, и, клянусь вам, я убеждён, что, если бы я был так бессердечен и отнял их у неё, этот старый грешник вылез бы из могилы меньше чем через две недели и отравил бы мне всю мою жизнь.

As for their being heirlooms, nothing is an heirloom that is not so mentioned in a will or legal document, and the existence of these jewels has been quite unknown.

Что касается того, что они составляют часть майората, то вещь, о которой не упомянуто в юридическом документе, не составляет фамильной собственности, а о существовании этих драгоценностей нигде не упомянуто ни словом.

I assure you I have no more claim on them than your butler, and when Miss Virginia grows up, I dare say she will be pleased to have pretty things to wear.

Уверяю вас, что у меня на них не больше прав, чем у вашего лакея, и я уверен, когда мисс Виргиния вырастет, ей будет приятно носить такие красивые безделушки.

Besides, you forget, Mr. Otis, that you took the furniture and the ghost at a valuation, and anything that belonged to the ghost passed at once into your possession, as, whatever activity Sir Simon may have shown in the corridor at night, in point of law he was really dead, and you acquired his property by purchase.”

Кроме того, вы забыли, мистер Отис, что вы у меня купили мебель вместе с привидением, и всё, что принадлежало привидению, перешло тогда же в вашу собственность; и какую бы деятельность сэр Симон ни проявлял ночью в коридоре, юридически он был мёртв, и вы законно купили всё его имущество.