БУСМАН (хохочет): Боже сохрани!

BUSMAN (řehtá se): Bůh uchovej!

ГАЛЛЕМАЙЕР: Бррр — роботы!

HALLEMEIER: Fuj, Roboti!

ГАЛЛЬ (смеётся): Благодарим покорно!

DR. GALL (směje se): Pěkně děkujem!

ЕЛЕНА: Но… Не может быть!

HELENA: Ale… to není možno!

ФАБРИ: Честное слово, мисс, мы не роботы.

FABRY: Na mou čest, slečno, my nejsme Roboti.

ЕЛЕНА (к Домину): Зачем же вы тогда сказали мне, будто все ваши служащие — роботы?

HELENA (k Dominovi): Proč jste mi tedy říkal, že všichni vaši úředníci jsou Roboti?

ДОМИН: Служащие — да. Но не директора. Разрешите, мисс Глори, представить более подробно: инженер Фабри, генеральный технический директор компании. Доктор Галль, начальник отдела физиологических исследовании. Доктор Галлемайер, начальник Института психологии и воспитания роботов. Консул Бусман, генеральный коммерческий директор. И архитектор Алквист, руководитель строительства компании.

DOMIN: Ano, úředníci. Ale ředitelové ne. Dovolte, slečno Gloryová: inženýr Fabry, generální technický ředitel Rossumových Univerzálních Robotů. Doktor Gall, přednosta fyziologického a výzkumného oddělení. Doktor Hallemeier, přednosta Ústavu pro psychologii a výchovu Robotů. Konzul Busman, generální komerční ředitel, a stavitel Alquist, šéf staveb Rossumových Univerzálních Robotů.

ЕЛЕНА: Простите, господа, что я… что… Я, наверно, сказала что-то уж-жасное?

HELENA: Odpusťte, pánové, že… že… Je to hrrozné, co jsem provedla?

АЛКВИСТ: Да что вы, мисс Глори. Садитесь, пожалуйста.

ALQUIST: Ale chraň bůh, slečno Gloryová. Prosím sedněte.

ЕЛЕНА (садится): Я — глупая девчонка… Теперь… теперь вы отправите меня назад с первым же пароходом.

HELENA (usedne): Jsem hloupé děvče. Teď… teď mne pošlete první lodí zpátky.

ГАЛЛЬ: Ни за что на свете, мисс. Зачем нам отправлять вас обратно?

DR. GALL: Za nic na světě, slečno. Proč bychom vás posílali pryč?

ЕЛЕНА: Потому что вы теперь знаете… потому что… потому что я собираюсь взбунтовать роботов!

HELENA: Protože už víte… protože… protože bych vám bouřila Roboty.

ДОМИН: Дорогая мисс Глори, у нас уже перебывали сотни спасителей и пророков. С каждым пароходом приезжает кто-нибудь из них. Миссионеры, анархисты, члены Армии Спасения — кто угодно. Просто ужас, сколько на свете церквей и дураков.

DOMIN: Drahá slečno Gloryová, tady už bylo na sta spasitelů a proroků. Každá loď některého přiveze. Misionáře, anarchisty, Armádu spásy, všechno možné. To je vám úžasné, co je na světě církví a bláznů.

ЕЛЕНА: И вы позволяете им обращаться к роботам?

HELENA: A vy je necháte mluvit k Robotům?

ДОМИН: А почему бы нет? Пока никто из них ничего не добился. Роботы всё прекрасно запоминают — и только. Они даже не смеются над тем, что говорят люди. Право, просто поверить трудно. Если это доставит вам развлечение, мисс, я провожу вас на склад роботов. Их там около трёхсот тысяч.

DOMIN: Proč ne? Doposud toho všichni nechali. Roboti si všechno pamatují, ale nic víc. Dokonce se ani nesmějí tomu, co lidé říkají. Skutečně, přímo k nevíře. Baví-li vás to, drahá slečno, dovedu vás do skladiště Robotů. Je jich tam asi tři sta tisíc.

БУСМАН: Триста сорок семь тысяч.

BUSMAN: Tři sta čtyřicet sedm tisíc.

ДОМИН: Ладно. И вы можете обратиться к ним и сказать, что хотите. Можете прочитать им библию, таблицу логарифмов — всё что угодно. Можете даже произнести проповедь о правах человека.

DOMIN: Dobrá. Můžete k nim promluvit, co chcete. Můžete jim přečíst bibli, logaritmy nebo co je vám libo. Můžete jim dokonce kázat o lidských právech.

ЕЛЕНА: О, мне кажется… если бы выказать им хоть немного любви…

HELENA: Oh, myslím, že… kdyby se jim ukázalo trochu lásky…

ФАБРИ: Невозможно, мисс Глори. Нет ничего более чуждого человеку, чем робот.

FABRY: Nemožno, slečno Gloryová. Nic není člověku cizejšího než Robot.

ЕЛЕНА: Зачем же вы тогда их делаете?

HELENA: Proč je tedy děláte?

БУСМАН: Ха-ха-ха, вот это славно! Зачем делают роботов!

BUSMAN: Hahaha, to je dobré! Proč se dělají Roboti!

ФАБРИ: Для работы, мисс. Один робот заменяет двух с половиной рабочих. Человеческий механизм: чрезвычайно несовершенен, мисс Глори. Рано или поздно его нужно было заменить.

FABRY: Pro práci, slečno. Jeden Robot nahradí dva a půl dělníka. Lidský stroj, slečno Gloryová, byl náramně nedokonalý. Musel se jednou konečně odstranit.

БУСМАН: Он слишком дорог.

BUSMAN: Byl příliš drahý.

ФАБРИ: И малоэффективен. Он уже не соответствует современной технике. А во-вторых… во-вторых, большой прогресс ещё и в том, что… извините…

FABRY: Byl málo výkonný. Moderní technice už nemohl stačit. A za druhé… za druhé… je to veliký pokrok, že… pardon.

ЕЛЕНА: Прогресс — в чём?

HELENA: Co?

ФАБРИ: Прошу прощения. Большой прогресс — родить при помощи машин. Удобнее и быстрее. А любое ускорение — прогресс, мисс. Природа понятия не имела о современных, темпах труда. Всё детство человека с технической точки зрения — чистая бессмыслица. Попросту — потерянное время. Безудержная растрата времени, мисс Глори. А в-третьих…

FABRY: Prosím za odpuštění. Je to veliký pokrok rodit strojem. Je to pohodlnější a rychlejší. Každé zrychlení je pokrok, slečno. Příroda neměla ponětí o moderním tempu práce. Celé dětství je technicky vzato holý nesmysl. Prostě ztracený čas. Neudržitelné mrhání časem, slečno Gloryová. A za třetí…

ЕЛЕНА: О, перестаньте!

HELENA: Oh přestaňte!

ФАБРИ: Слушаюсь. Но позвольте, чего, собственно, хочет; эта ваша Лига… Лига… Лига гуманности?

FABRY: Prosím. Dovolte, co vlastně chce ta vaše Liga… Liga… Liga humanity?

ЕЛЕНА: Её цель… главным образом… прежде всего… защищать роботов и… и обеспечить им… хорошее отношение…

HELENA: Má zvláště… zvláště má chránit Roboty a… a… zajistit jim… dobré zacházení.

ФАБРИ: Неплохая цель. С машинами надо обращаться хорошо. Ей-богу, это мне нравится. Я не люблю испорченных вещей. Прошу вас, мисс, запишите нас всех в члены-корреспонденты, в действительные члены, и члены-учредители этой вашей Лиги!

FABRY: To není špatný cíl. Se stroji se má dobře zacházet. Na mou duši, to si chválím. Nemám rád poškozené věci. Prosím vás, slečno Gloryová, zapište nás všechny za přispívající, za řádné, za zakládající členy té vaší Ligy!

ЕЛЕНА: Нет, вы меня не поняли. Мы хотим… прежде всего… мы хотим освободить роботов!

HELENA: Ne, vy mi nerozumíte. My chceme… zvláště… my chceme Roboty osvobodit!

ГАЛЛЕМАЙЕР: И каким же способом?

HALLEMEIER: Jak, prosím vás?

ЕЛЕНА: С ними надо обращаться… как… ну, как с людьми.

HELENA: Má se s nimi jednat… jednat… jako s lidmi.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Ага. Что же — дать им избирательные права? Или, может быть, оплачивать их труд?

HALLEMEIER: Aha. Mají snad hlasovat? Nemají dokonce dostávat mzdu?

ЕЛЕНА: Конечно!

HELENA: Ovšemže mají!

ГАЛЛЕМАЙЕР: Вот как! Что же они будут делать с деньгами, скажите на милость?

HALLEMEIER: Koukejme. A co by s ní, prosím vás, dělali?

ЕЛЕНА: Покупать… что им нужно… что им доставит радость.

HELENA: Koupili si,… co potřebují… co by je těšilo.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Очень мило, мисс, но роботов ничто не радует. Тысяча чертей, что они станут покупать? Можете кормить их ананасами или соломой, чем угодно, им это безразлично: у них нет вкусовых ощущении. Они ничем не интересуются, мисс Глори. Чёрт побери, кто когда видел, чтобы робот улыбался?

HALLEMEIER: To je moc hezké, slečno; jenomže Roboty nic netěší. Hrome, co si mají koupit? Můžete je krmit ananasy, slamou, čím chcete; jim je to jedno, nemají vůbec chuti. Nemají na ničem zájmu, slečno Gloryová. U čerta, nikdo ještě neviděl, že by se Robot usmál.

ЕЛЕНА: Ничему же… ничему… почему вы не делаете их более счастливыми?

HELENA: Proč… proč… proč je neuděláte šťastnější?

ГАЛЛЕМАЙЕР: Нельзя, мисс Глори. Ведь они всего лишь роботы. Без собственной воли. Без страстей. Без истории. Без души.

HALLEMEIER: To nejde, slečno Gloryová. Jsou to jen Roboti. Bez vlastní vůle. Bez vášní. Bez dějin. Bez duše.

ЕЛЕНА: Без любви и способности возмутиться?

HELENA: Bez lásky a vzdoru?

ГАЛЛЕМАЙЕР: Конечно. Роботы не любят ничего — даже самих себя. А возмущение? Не знаю. Лишь изредка… лишь время от времени…

HALLEMEIER: To se rozumí. Roboti nemilují nic, ani sebe. A vzdor? Já nevím; jen zřídka, jen časem…

ЕЛЕНА: Что?

HELENA: Co?

ГАЛЛЕМАЙЕР: Да ничего, собственно. Порой на них что-то находит. С ними приключается нечто вроде падучей, понимаете? Мы называем это «судорогой роботов». Вдруг какой-нибудь из них швыряет оземь то, что у него в руке, стоит, скрипит зубами и — тогда мы отправляем его в ступу. Видимо, какое-то нарушение в организме.

HALLEMEIER: Nic vlastně. Někdy se jaksi pominou. Cosi jako padoucnice, víte? Říká se tomu křeč Robotů. Najednou některý praští vším, co má v ruce, stojí, skřípá zuby… a musí přijít do stoupy. Patrně porucha organismu.

ДОМИН: Производственный брак.

DOMIN: Vada ve výrobě.

ЕЛЕНА: Нет, нет — это душа!

HELENA: Ne, ne, to je duše!

ФАБРИ: Вы полагаете, что душа даёт о себе знать прежде всего скрипом зубов?

FABRY: Myslíte, že duše začíná skřípáním zubů?

ДОМИН: Это будет устранено, мисс Глори. Доктор Галль, как раз проводит кое-какие опыты…

DOMIN: To se odstraní, slečno Gloryová. Doktor Gall dělá zrovna nějaké pokusy…

ГАЛЛЬ: Но не в этом направлении, Домин. Я теперь делаю нервы, реагирующие на боль.

DR. GALL: S tímhle ne, Domine; teď dělám nervy na bolest.

ЕЛЕНА: Нервы, реагирующие на боль?

HELENA: Nervy na bolest?

ГАЛЛЬ: Да. Роботы почти не ощущают физической боли. Понимаете, покойный Россум младший слишком ограничил состав нервной ткани. Это оказалось неретабельным. Придётся нам ввести страдание.

DR. GALL: Ano. Roboti skoro necítí tělesné bolesti. Víte, nebožtík mladý Rossum příliš omezil nervovou soustavu. To se neosvědčilo. Musíme zavést utrpení.

ЕЛЕНА: Зачем? Зачем?.. Если вы не даёте им души, зачем вы хотите дать им боль?

HELENA: Proč… proč… Nedáte-li jim duši, proč jim chcete dát bolest?

ГАЛЛЬ: В интересах производства, мисс Глори. Иной раз робот сам наносит себе вред, оттого что не чувствует боли. Он может сунуть руку в машину, отломить себе палец, разбить голову — ему это всё равно. Мы вынуждены наделить их ощущением боли: это автоматическая защита от увечья.

DR. GALL: Z průmyslových důvodů, slečno Gloryová. Robot se někdy poškodí sám, protože ho to nebolí; strčí ruku do stroje, ulomí si prst, rozbije si hlavu, to mu je jedno. Musíme jim dát bolest; to je automatická ochrana před úrazem.

ЕЛЕНА: Станут ли они счастливее, когда будут ощущать боль?

HELENA: Budou šťastnější, když budou cítit bolest?

ГАЛЛЬ: Наоборот; зато технически они станут совершенней.

DR. GALL: Naopak; ale budou technicky dokonalejší.

ЕЛЕНА: Почему вы не создадите им душу?

HELENA: Proč jim nestvoříte duši?

ГАЛЛЬ: Это не в наших силах.

DR. GALL: To není v naší moci.

ФАБРИ: Это не в наших интересах.

FABRY: To není v našem zájmu.

БУСМАН: Это удорожит производство. Господи, милая барышня мы ведь выпускаем их такими дешёвыми. Сто двадцать долларов штука, вместе с одеждой! А пятнадцать лет назад робот стоил десять тысяч! Пять лет назад мы покупали для них одежду, а теперь у нас есть своя ткацкая фабрика, и мы ещё экспортируем ткани, да в пять раз дешевле, чем другие фирмы! Скажите, мисс Глори, сколько вы платите за метр полотна?

BUSMAN: To by zdražilo výrobu. Propánička krásná dámo, vždyť my to děláme tak lacino! Sto dvacet dolarů ošacený kus, a před patnácti lety stál deset tisíc! Před pěti lety jsme pro ně kupovali šaty; dnes máme vlastní tkalcovny, a ještě expedujeme látečky pětkrát laciněji než jiné továrny. Prosím vás, slečno Gloryová, co platíte metr plátna?

ЕЛЕНА: Не знаю… право… забыла.

HELENA: Nevím… skutečně… zapomněla jsem.

БУСМАН: Батюшки мои, и вы ещё хотите основать Лигу гуманности! Теперь полотно стоит втрое дешевле прежнего, мисс, цены упали на две трети и будут падать всё ниже и ниже, пока… вот так! Понятно?

BUSMAN: Můj ty Tondo, a pak chcete zakládat Ligu humanity! Stojí už jen třetinu, slečno; všechny ceny jsou dnes na třetině a ještě půjdou níž níž níž, až… takhle. He?

ЕЛЕНА: Нет.

HELENA: Nerozumím.

БУСМАН: Ах ты, господи, мисс, это значит — понизилась стоимость рабочей силы! Ведь робот, включая кормёжку стоит три четверти цента в час! Прямо комедия мисс! Все фабрики лопаются, как жёлуди, или спешат, приобрести роботов, чтобы удешевить свою продукцию,

BUSMAN: Jemináčku slečno, to znamená, že práce klesla v ceně! Vždyť Robot i s krmením stojí za hodinu tři čtvrtě centíku! To je vám legrační, slečno: všechny továrny praskají jako žaludy, nebo honem kupují Roboty, aby zlevnily výrobu.

ЕЛЕНА: Да, а рабочих выкидывают на улицу.

HELENA: Ano, a vyhazují dělníky na dlažbu.

БУСМАН: Ха-ха — ещё бы! Но мы… с божьей помощью мы тем временем бросили пятьсот тысяч тропических роботов в аргентинские пампы — выращивать пшеницу. Будьте добры, скажите, что стоит у вас фут хлеба?

BUSMAN: Haha, to se rozumí! Ale my, boží dobroto, my jsme zatím vrhli pět set tisíc tropických Robotů na argentinské pampy, aby pěstili pšenici. Buďte tak dobrá, co stojí u vás libra chleba?

ЕЛЕНА: Понятия не имею.

HELENA: Nemám ponětí.

БУСМАН: Вот видите, а он стоит теперь всего два цента в вашей доброй старой Европе, и это наш хлебушко, понимаете? Два центика — фунт хлеба. А Лига гуманности и не подозревает об этом. Ха-ха, мисс Глори, вы не знаете, что такое — слишком дорогой кусок хлеба. Какое это имеет значение для культуры и так далее. Зато через пять лет — ну, давайте пари держать?

BUSMAN: Tak vidíte; teď stojí dva centíky v té vaší dobré staré Evropě; ale to je náš chlebíček, rozumíte? Dva centíky libra chleba; a Liga humanity o tom nemá tušení! Haha, slečno Gloryová, vy nevíte, co to je příliš drahý krajíc. Pro kulturu a tak dále. Ale za pět let, no tak vsaďte se!

ЕЛЕНА: Насчёт чего?

HELENA: Co?

БУСМАН: Насчёт того, что через пять лет цены на всё упадут в десять раз! Через пять лет, милые, нас завалят пшеницей и всевозможными товарами!

BUSMAN: Že za pět let budou ceny všeho na žádná celá deset. Lidičky, za pět let se utopíme v pšenici a všem možném.

АЛКВИСТ: Да — и рабочие во всём мире окажутся без работы.

ALQUIST: Ano, a všichni dělníci světa budou bez práce.

ДОМИН (встал): Верно, Алквист. Верно, мисс Глори. Но за десять лет Россумские Универсальные Роботы вырастят столько пшеницы, произведут столько тканей, столько всяких товаров, что мы скажем: вещи больше не имеют цены. Отныне пусть каждый берёт, сколько ему угодно. Конец нужде. Да, рабочие окажутся без работы. Но тогда никакая работа не будет нужна. Всё будут делать живые машины. А человек начнёт заниматься только тем, что он любит. Он будет жить для того, чтобы совершенствоваться.

DOMIN (vstane): Budou, Alquiste. Budou, slečno Gloryová. Ale do desíti let nadělají Rossumovi Univerzální Roboti tolik pšenice, tolik látek, tolik všeho, že řekneme: Věci už nemají ceny. Nyní ber každý, kolik potřebuješ. Není bídy. Ano, budou bez práce. Ale pak nebude už vůbec žádné práce. Všechno udělají živé stroje. Člověk bude dělat jen to, co miluje. Bude žít jen proto, aby se zdokonaloval.

ЕЛЕНА (встаёт): Так и будет?

HELENA (vstane): Bude to tak?

ДОМИН: Так и будет. Не может быть иначе. Прежде, правда, произойдут, быть может, страшные вещи, мисс Глори. Этого просто нельзя предотвратить. Зато потом прекратится служение человека человеку и порабощение человека мёртвой материей. Никто больше не будет платить за хлеб жизнью и ненавистью. Ты уже не рабочий, ты уже не клерк, тебе не надо больше рубить уголь, а тебе — стоять за чужим станком. Тебе не надо уже растрачивать душу свою в труде, который ты проклинал!

DOMIN: Bude. Nemůže to být jinak. Předtím snad přijdou strašlivé věci, slečno Gloryová. Tomu se nedá prostě zabránit. Ale pak přestane služebnictví člověka člověku a otročení člověka hmotě. Nikdo už nebude platit za chléb životem a nenávistí. Ty už nejsi dělník, ty už nejsi písař; ty už nekopeš uhlí a ty nestojíš u cizího stroje. Už nebudeš své duše utrácet v práci, kterou jsi proklínal!

АЛКВИСТ: Домин, Домин! То, о чём вы говорите, слишком напоминает рай. Было нечто доброе и в работе, Домин, нечто великое и в смирении. Ах, Гарри, была какая-то добродетель в труде и усталости!

ALQUIST: Domine, Domine! To, co říkáte, vypadá příliš jako ráj. Domine, bývalo něco dobrého v sloužení a něco velkého v pokoření. Ach Harry, byla nevímjaká ctnost v práci a únavě.

ДОМИН: Вероятно, была. Но мы не можем считаться с тем, что уходит безвозвратно, если взялись переделывать мир от Адама. Адам! Адам! Отныне ты не будешь есть хлеб свой в поте лица, не познаешь ни голода, ни жажды, ни усталости, ни унижения. Ты вернёшься в рай, где тебя кормила рука Господня. Будешь свободен и независим и не будет у тебя другой цели, другого труда, другой заботы, как только совершенствовать самого себя. И станешь ты господином всего творения…

DOMIN: Snad byla. Ale nemůžeme počítat s tím, co se ztratí, když předěláváme svět od Adama. Adame, Adame! už nebudeš jíst chléb svůj v potu tváře; už nepoznáš hladu a žízně, únavy a ponížení; vrátíš se do ráje, kde tě živila ruka Páně. Budeš svobodný a svrchovaný; nebudeš mít jiného úkolu, jiné práce, jiné starosti než zdokonalit sama sebe. Budeš pánem stvoření.

БУСМАН: Аминь.

BUSMAN: Amen.

ФАБРИ: Да будет так.

FABRY: Staniž se.

ЕЛЕНА: Вы совсем сбили меня с толку. Я глупа! Девчонка! Но мне хотелось бы… хотелось бы верить в это.

HELENA: Zmátl jste mne. Jsem pošetilé děvče. Chtěla bych… chtěla bych tomu věřit.

ГАЛЛЬ: Вы моложе нас, мисс Глори. Вы дождётесь.

DR. GALL: Jste mladší než my, slečno Gloryová. Dočkáte se všeho.

ГАЛЛЕМАЙЕР: Обязательно. Мне кажется, мисс Глори могла бы позавтракать с нами.

HALLEMEIER: Tak jest. Já myslím, že by slečna Gloryová mohla s námi posnídat.

ГАЛЛЬ: Разумеется! Домин, попросите её от всех нас.

DR. GALL: Toť se rozumí! Domine, poproste za nás všechny.

ДОМИН: Окажите нам эту честь, мисс Глори!

DOMIN: Slečno Gloryová, prokažte nám tu čest.

ЕЛЕНА: Но ведь… Как же я…

HELENA: Ale to přece… Jak bych mohla?

ФАБРИ: А мы — от имени Лиги гуманности.

FABRY: Za Ligu humanity, slečno.

БУСМАН: И в честь её.

BUSMAN: A na její počest.

ЕЛЕНА: О, в таком случае… пожалуй…

HELENA: Oh, v tom případě… snad…

ФАБРИ: Ура! Мисс Глори, извините меня, на пять минут…

FABRY: Tak sláva! Slečno Gloryová, promiňte na pět minut.

ГАЛЛЬ: Pardon…

DR. GALL: Pardon.

БУСМАН: Господи, мне же надо каблограмму…

BUSMAN: Propána, musím kabelovat…

ГАЛЛЕМАЙЕР: Тысяча чертей, я совсем забыл…

HALLEMEIER: Hrome, a já jsem zapomněl…

Все, кроме Домина, поспешно уходят.

Všichni krom Domina se hrnou ven.

ЕЛЕНА: Почему все ушли?

HELENA: Proč jdou všichni pryč?

ДОМИН: Отправились стряпать, мисс Глори.

DOMIN: Vařit, slečno Glorvová.

ЕЛЕНА: Что стряпать?

HELENA: Co vařit?

ДОМИН: Завтрак, мисс Глори. Нам готовят пищу роботы, но так как у них нет вкусовых ощущений, то получается не совсем… А Галлемайер прекрасно жарит мясо, Галль умеет делать особенный соус, Бусман специалист по омлетам…

DOMIN: Snídani, slečno Gloryová. Nám vaří Roboti, a… a… protože nemají žádné chuti, není to docela… Hallemeier totiž výborně roští. A Gall dovede jakousi omáčku, a Busman se vyzná v omeletě…

ЕЛЕНА: Боже мой, вот так пир! А что умеет делать господин… архитектор?

HELENA: Proboha to je hostina! A co dovede pan… stavitel…

ДОМИН: Алквист? Ничего. Он только накрывает на стол… А Фабри — тот достанет немного фруктов. Скромный стол, мисс…

DOMIN: Alquist? Nic. Jenom upraví stůl a… a Fabry sežene trochu ovoce. Velice skromná kuchyně, slečno Gloryová.

ЕЛЕНА: Я хотела вас спросить…

HELENA: Chtěla jsem se vás zeptat…

ДОМИН: Я тоже хотел спросить вас об одной вещи. (Кладёт свои часы на стол.) У нас пять минут времени.

DOMIN: Také bych se vás chtěl na něco zeptat. (Postaví své hodinky na stůl.) Pět minut času.

ЕЛЕНА: О чём вы хотели спросить?

HELENA: Nač zeptat?