Nurse
Even or odd, of all days in the year,
Come Lammas-eve at night shall she be fourteen.
Susan and she⁠—God rest all Christian souls!⁠—
Were of an age: well, Susan is with God;
She was too good for me: but, as I said,
On Lammas-eve at night shall she be fourteen;
That shall she, marry; I remember it well.
’Tis since the earthquake now eleven years;
And she was wean’d⁠—I never shall forget it⁠—
Of all the days of the year, upon that day:
For I had then laid wormwood to my dug,
Sitting in the sun under the dove-house wall;
My lord and you were then at Mantua:⁠—
Nay, I do bear a brain:⁠—but, as I said,
When it did taste the wormwood on the nipple
Of my dug and felt it bitter, pretty fool,
To see it tetchy and fall out with the dug!
“Shake” quoth the dove-house: ’twas no need, I trow,
To bid me trudge:
And since that time it is eleven years;
For then she could stand alone; nay, by the rood,
She could have run and waddled all about;
For even the day before, she broke her brow:
And then my husband⁠—God be with his soul!
A’ was a merry man⁠—took up the child:
“Yea,” quoth he, “dost thou fall upon thy face?
Thou wilt fall backward when thou hast more wit;
Wilt thou not, Jule?” and, by my holidame,
The pretty wretch left crying and said “Ay.”
To see, now, how a jest shall come about!
I warrant, an I should live a thousand years,
I never should forget it: “Wilt thou not, Jule?” quoth he;
And, pretty fool, it stinted and said “Ay.”

Кормилица
Ну вот, в Петров день к ночи
И минет ей четырнадцать годков.
Она была с моей Сусанной (царство
Небесное всем христианским душам!)
Ровесница. Сусанну бог прибрал.
Ох, я не стоила её! А вашей
Четырнадцать в Петров день будет точно.
Вот, помнится, одиннадцать годов
Тому минуло, в год землетрясенья,
Как я её от груди отняла.
Не позабыть! Всё помню, как сегодня.
Соски себе натёрла я полынью,
На солнце сидя возле голубятни.
Вы в Мантуе тогда с синьором были.
Да, помню, как сейчас: когда она
Почуяла, что горькие соски, —
Как рассердилась дурочка-малышка,
Как замахнулась ручкой на соски!
А тут вдруг зашаталась голубятня.
Я — опрометью прочь!
С тех пор прошло одиннадцать годков.
Она тогда на ножках уж стояла.
Ох, что я, вот вам крест! Да ведь она
Уж вперевалку бегала повсюду.
В тот день она себе разбила лобик,
А муж мой (упокой его господь —
Вот весельчак-то был!) малютку поднял.
«Что, — говорит, — упала ты на лобик?
А подрастёшь — на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?» И что же!
Клянусь мадонной, сразу перестала
Плутовка плакать и сказала: «Да».
Как долго шутка помнится, ей-богу, —
Хоть проживи сто лет, а не забыть;
«Не правда ли, малюточка?» А крошка
Утешилась и отвечает: «Да».

Lady Capulet
Enough of this; I pray thee, hold thy peace.

Синьора Капулетти
Ну, будет уж об этом, помолчи.

Nurse
Yes, madam: yet I cannot choose but laugh,
To think it should leave crying and say “Ay.”
And yet, I warrant, it had upon its brow
A bump as big as a young cockerel’s stone;
A parlous knock; and it cried bitterly:
“Yea,” quoth my husband, “fall’st upon thy face?
Thou wilt fall backward when thou comest to age;
Wilt thou not, Jule?” it stinted and said “Ay.”

Кормилица
Да, только так вот смех и разбирает,
Что вспомню, как она забыла слёзы
И отвечала: «Да». А ведь, однако,
На лобике у ней вскочила шишка
Не меньше петушиного яичка!
Так стукнулась и плакала так горько,
А он: «Теперь упала ты на лобик,
А подрастёшь, на спинку будешь падать.
Не правда ли, малюточка?» И что же!
Она сказала: «Да» — и замолчала.

Juliet
And stint thou too, I pray thee, nurse, say I.

Джульетта
Ну, замолчи и ты, прошу тебя.

Nurse
Peace, I have done. God mark thee to his grace!
Thou wast the prettiest babe that e’er I nursed:
An I might live to see thee married once,
I have my wish.

Кормилица
Ну, ладно уж, молчу, господь с тобой.
Милей тебя детей я не кормила.
Ох, только б до твоей дожить мне свадьбы —
Так больше ничего я не хочу.

Lady Capulet
Marry, that “marry” is the very theme
I came to talk of. Tell me, daughter Juliet,
How stands your disposition to be married?

Синьора Капулетти
Вот-вот, как раз о свадьбе и хочу я
Поговорить. — Скажи, Джульетта, дочка,
Была бы ты согласна выйти замуж?

Juliet
It is an honour that I dream not of.

Джульетта
Я о подобной чести не мечтала.

Nurse
An honour! were not I thine only nurse,
I would say thou hadst suck’d wisdom from thy teat.

Кормилица
О чести! Каб не я тебя вскормила,
Сказала б: ум ты с молоком всосала.

Lady Capulet
Well, think of marriage now; younger than you,
Here in Verona, ladies of esteem,
Are made already mothers: by my count,
I was your mother much upon these years
That you are now a maid. Thus then in brief:
The valiant Paris seeks you for his love.

Синьора Капулетти
Так о замужестве пора подумать.
В Вероне многие из знатных дам
Тебя моложе, а детей имеют.
Что до меня — в твои года давно уж
Я матерью твоей была. Ну, словом, —
Твоей руки Парис достойный просит.

Nurse
A man, young lady! lady, such a man
As all the world⁠—why, he’s a man of wax.

Кормилица
Вот кавалер-то, ах, моя синьора!
Что за мужчина! Восковой красавчик!

Lady Capulet
Verona’s summer hath not such a flower.

Синьора Капулетти
В веронском цветнике — цветок он самый лучший.

Nurse
Nay, he’s a flower; in faith, a very flower.

Кормилица
Ох, да, цветок, уж подлинно цветок!

Lady Capulet
What say you? can you love the gentleman?
This night you shall behold him at our feast;
Read o’er the volume of young Paris’ face,
And find delight writ there with beauty’s pen;
Examine every married lineament,
And see how one another lends content,
And what obscured in this fair volume lies
Find written in the margent of his eyes.
This precious book of love, this unbound lover,
To beautify him, only lacks a cover:
The fish lives in the sea, and ’tis much pride
For fair without the fair within to hide:
That book in many’s eyes doth share the glory,
That in gold clasps locks in the golden story;
So shall you share all that he doth possess,
By having him, making yourself no less.

Синьора Капулетти
Скажи, могла бы его ты полюбить?
На празднике у нас он нынче будет.
Читай, как книгу, юный лик Париса.
В нём красотой начертанную прелесть.
Вглядись в черты, которых сочетанье
Особое таит очарованье;
И всё, что скрыто в чудной книге той,
Ты в выраженье глаз его открой.
Как книга без обложки, он лишь ждёт,
Какой его украсит переплёт.
Но не поймал никто ещё той рыбы,
Чью кожу взять на переплёт могли бы.
Да, смело может красота гордиться,
Коль эти заключит в себе страницы.
Когда рассказ прекрасный в книге скрыт,
То ею всякий больше дорожит.
Ценней её застёжка золотая,
Смысл золотой собою охраняя.
Так раздели, что есть в его судьбе;
Не станешь меньше, взяв его себе.

Nurse
No less! nay, bigger; women grow by men.

Кормилица
Нет, толще станет — так уже ведётся.

Lady Capulet
Speak briefly, can you like of Paris’ love?

Синьора Капулетти
Как смотришь на любовь его, ответь.

Juliet
I’ll look to like, if looking liking move:
But no more deep will I endart mine eye
Than your consent gives strength to make it fly.

Джульетта
Я постараюсь ласково смотреть,
Но буду стрелы посылать из глаз
Не дальше, чем велит мне ваш приказ.

Enter a Servant.

Входит слуга.

Servant
Madam, the guests are come, supper served up, you called, my young lady asked for, the nurse cursed in the pantry, and everything in extremity. I must hence to wait; I beseech you, follow straight.

Слуга
Синьора, гости собрались, ужин готов, вас просят, молодую синьору зовут, кормилицу клянут в буфетной; и всё дошло до крайней точки. Мне приказано скорей подавать. Умоляю вас, пожалуйте сейчас же.
Уходит.

Lady Capulet
We follow thee.
Exit Servant.
Juliet, the county stays.

Синьора Капулетти
Идём, Джульетта, граф уже пришёл!

Nurse
Go, girl, seek happy nights to happy days.

Кормилица
Иди, дитя, и вслед счастливых дней
Ищи себе счастливых ты ночей.

Exeunt.

Уходит.

Scene IV

Сцена IV

A street.

Улица.

Enter Romeo, Mercutio, Benvolio, with five or six Maskers, Torch-bearers, and others.

Входят Ромео, Меркуцио и Бенволио с пятью или шестью другими масками, за ними слуги с факелами.

Romeo
What, shall this speech be spoke for our excuse?
Or shall we on without apology?

Ромео
Ну что ж, мы скажем в извиненье речь
Иль так войдём, без всяких объяснений?

Benvolio
The date is out of such prolixity:
We’ll have no Cupid hoodwink’d with a scarf,
Bearing a Tartar’s painted bow of lath,
Scaring the ladies like a crow-keeper;
Nor no without-book prologue, faintly spoke
After the prompter, for our entrance:
But let them measure us by what they will;
We’ll measure them a measure, and be gone.

Бенволио
Нет, нынче уж не в моде многословье.
У нас с собой не будет Купидона
С повязкой на глазах, с татарским луком,
Похожего на пугало вороньё
И ужас наводящего на женщин,
Ни устного Пролога, что с запинкой
Сопровождает вход наш под суфлёра.
Пусть думают о нас, что им угодно, —
Мы только протанцуем и уйдём.

Romeo
Give me a torch: I am not for this ambling;
Being but heavy, I will bear the light.

Ромео
Мне факел дайте: для весёлой пляски
Я слишком грустен; я светить вам буду.

Mercutio
Nay, gentle Romeo, we must have you dance.

Меркуцио
Нет, милый друг, ты должен танцевать.

Romeo
Not I, believe me: you have dancing shoes
With nimble soles: I have a soul of lead
So stakes me to the ground I cannot move.

Ромео
О нет, вы в танцевальных башмаках
На лёгоньких подошвах; у меня же
Свинец на сердце: тянет он к земле
И двигаться легко не позволяет.

Mercutio
You are a lover; borrow Cupid’s wings,
And soar with them above a common bound.

Меркуцио
Но ты влюблён. Займи же пару крыльев
У Купидона и порхай на них!

Romeo
I am too sore enpierced with his shaft
To soar with his light feathers, and so bound,
I cannot bound a pitch above dull woe:
Under love’s heavy burden do I sink.

Ромео
Стрелой его я ранен слишком сильно,
Чтоб на крылах парить, и связан так,
Что мне моей тоски не перепрыгнуть.
Любовь, как груз, гнетёт меня к земле.

Mercutio
And, to sink in it, should you burden love;
Too great oppression for a tender thing.

Меркуцио
Чтобы совсем ты погрузился, надо
Любви на шею камень привязать.
Но груз тяжёл для этой нежной вещи.

Romeo
Is love a tender thing? it is too rough,
Too rude, too boisterous, and it pricks like thorn.

Ромео
Ужель любовь нежна? Она жестока,
Груба, свирепа, ранит, как шипы.

Mercutio
If love be rough with you, be rough with love;
Prick love for pricking, and you beat love down.
Give me a case to put my visage in:
A visor for a visor! what care I
What curious eye doth quote deformities?
Here are the beetle brows shall blush for me.

Меркуцио
За рану — рань её и победишь.
Ну, дайте же футляр мне для лица.
Надевает маску.
Личина — на личину. Ну, теперь,
Коль строгий взор во мне изъян заметит,
Пусть за меня краснеет эта харя.

Benvolio
Come, knock and enter; and no sooner in,
But every man betake him to his legs.

Бенволио
Ну, постучимся и войдём, — и сразу,
Без разговоров, пустимся мы в пляс.

Romeo
A torch for me: let wantons light of heart
Tickle the senseless rushes with their heels,
For I am proverb’d with a grandsire phrase;
I’ll be a candle-holder, and look on.
The game was ne’er so fair, and I am done.

Ромео
Мне факел! Пусть беспечные танцоры
Камыш бездушный каблуками топчут.
Я вспоминаю поговорку дедов:
Внесу вам свет и зрителем останусь.
Разгар игры — а я уже пропал!

Mercutio
Tut, dun’s the mouse, the constable’s own word:
If thou art dun, we’ll draw thee from the mire
Of this sir-reverence love, wherein thou stick’st
Up to the ears. Come, we burn daylight, ho!

Меркуцио
Попалась мышь! Но полно, не горюй!
Коль ты устал, так мы тебе поможем,
И вытащим тебя мы из трясины,
Из этой, с позволения сказать,
Любви, в которой по уши завяз ты.
Однако даром свечи днём мы тратим.

Romeo
Nay, that’s not so.

Ромео
О, нет!

Mercutio
I mean, sir, in delay
We waste our lights in vain, like lamps by day.
Take our good meaning, for our judgment sits
Five times in that ere once in our five wits.

Меркуцио
Да, в промедлении своём
Мы тратим время, точно лампы днём,
Прими совет наш мудрый пятикратно.
Здесь пять голов; в них пять умов. Понятно?

Romeo
And we mean well in going to this mask;
But ’tis no wit to go.

Ромео
Как знать? На этот маскарад умно ль
Идти нам?

Mercutio
Why, may one ask?

Меркуцио
Почему — узнать позволь?

Romeo
I dream’d a dream to-night.

Ромео
Я видел сон.

Mercutio
And so did I.

Меркуцио
Я тоже, — чем хвалиться?

Romeo
Well, what was yours?

Ромео
Что видел ты?

Mercutio
That dreamers often lie.

Меркуцио
Что часто лгут сновидцы.

Romeo
In bed asleep, while they do dream things true.

Ромео
Нет, сон бывает вестником судеб.

Mercutio
O, then, I see Queen Mab hath been with you.
She is the fairies’ midwife, and she comes
In shape no bigger than an agate-stone
On the fore-finger of an alderman,
Drawn with a team of little atomies
Athwart men’s noses as they lie asleep;
Her wagon-spokes made of long spinners’ legs,
The cover of the wings of grasshoppers,
The traces of the smallest spider’s web,
The collars of the moonshine’s watery beams,
Her whip of cricket’s bone, the lash of film,
Her waggoner a small grey-coated gnat,
Not half so big as a round little worm
Prick’d from the lazy finger of a maid;
Her chariot is an empty hazel-nut
Made by the joiner squirrel or old grub,
Time out o’ mind the fairies’ coach-makers.
And in this state she gallops night by night
Through lovers’ brains, and then they dream of love;
O’er courtiers’ knees, that dream on court’sies straight,
O’er lawyers’ fingers, who straight dream on fees,
O’er ladies’ lips, who straight on kisses dream,
Which oft the angry Mab with blisters plagues,
Because their breaths with sweetmeats tainted are:
Sometime she gallops o’er a courtier’s nose,
And then dreams he of smelling out a suit;
And sometime comes she with a tithe-pig’s tail
Tickling a parson’s nose as a’ lies asleep,
Then dreams he of another benefice:
Sometime she driveth o’er a soldier’s neck,
And then dreams he of cutting foreign throats,
Of breaches, ambuscadoes, Spanish blades,
Of healths five-fathom deep; and then anon
Drums in his ear, at which he starts and wakes,
And being thus frighted swears a prayer or two
And sleeps again. This is that very Mab
That plats the manes of horses in the night,
And bakes the elf-locks in foul sluttish hairs,
Which once untangled much misfortune bodes:
This is the hag, when maids lie on their backs,
That presses them and learns them first to bear,
Making them women of good carriage:
This is she⁠—

Меркуцио
А, так с тобой была царица Меб!
То повитуха фей. Она не больше
Агата, что у олдермена в перстне.
Она в упряжке из мельчайших мошек
Катается у спящих по носам.
В её повозке спицы у колёс
Из длинных сделаны паучьих лапок;
Из крыльев травяной кобылки — фартук;
Постромки — из тончайшей паутины,
А хомуты — из лунного луча;
Бич — тонкий волосок, и кнутовище —
Из косточки сверчка; а за возницу —
Комарик — крошка, вроде червячков,
Живущих у ленивиц под ногтями.
Из скорлупы ореха — колесница,
Сработана иль белкой-столяром,
Или жучком-точильщиком, давнишним
Каретником у фей. И так она
За ночью ночь катается в мозгу
Любовников — и снится им любовь;
Заедет ли к придворным на колени —
И снятся им поклоны; к адвокату
На пальцы — и во сне он видит деньги;
На женские уста — и поцелуи
Сейчас же сниться начинают дамам
(Но часто Меб, разгневавшись, болячки
Им насылает — оттого, что портят
Конфетами они своё дыханье);
Порой промчится по носу она
Придворного — во сне он милость чует;
А иногда щетинкой поросёнка,
Уплаченного церкви в десятину,
Попу она во сне щекочет нос —
И новые ему доходы снятся;
Проедется ль у воина по шее —
И рубит он во сне врагов и видит
Испанские клинки, бои и кубки
Заздравные — в пять футов глубины;
Но прямо в ухо вдруг она ему
Забарабанит — вскочит он спросонья,
Испуганный прочтёт две-три молитвы
И вновь заснёт. Всё это — Меб. А ночью
Коням она же заплетает гривы,
А людям насылает колтуны,
Которые расчёсывать опасно.
Всё это — Меб.

Romeo
Peace, peace, Mercutio, peace!
Thou talk’st of nothing.

Ромео
Меркуцио, довольно!
Ты о пустом болтаешь.

Mercutio
True, I talk of dreams,
Which are the children of an idle brain,
Begot of nothing but vain fantasy,
Which is as thin of substance as the air
And more inconstant than the wind, who wooes
Even now the frozen bosom of the north,
And, being anger’d, puffs away from thence,
Turning his face to the dew-dropping south.

Меркуцио
Да, о снах.
Они ведь дети праздного ума,
Фантазии бесцельной порожденье,
Которое, как воздух, невесомо,
Непостоянней ветра, что ласкает
Грудь ледяного севера и сразу
Разгневанный летит оттуда прочь,
Свой лик на юг росистый обращая.

Benvolio
This wind, you talk of, blows us from ourselves;
Supper is done, and we shall come too late.

Бенволио
Пусть этот ветер нас отсюда сдует.
Окончен ужин, и придём мы поздно.

Romeo
I fear, too early: for my mind misgives
Some consequence yet hanging in the stars
Shall bitterly begin his fearful date
With this night’s revels and expire the term
Of a despised life closed in my breast
By some vile forfeit of untimely death.
But He, that hath the steerage of my course,
Direct my sail! On, lusty gentlemen.

Ромео
Боюсь, что слишком рано мы придём.
Предчувствует душа, что волей звёзд
Началом несказанных бедствий будет
Ночное это празднество. Оно
Конец ускорит ненавистной жизни,
Что теплится в груди моей, послав
Мне страшную, безвременную смерть.
Но тот, кто держит руль моей судьбы,
Пускай направит парус мой. — Идём!

Benvolio
Strike, drum.

Бенволио
Бей в барабан!

Exeunt.

Уходят.

Scene V

Сцена V

A hall in Capulet’s house.

Зал в доме Капулетти.

Musicians waiting. Enter Servingmen with napkins.

Музыканты ждут. Входят слуги с салфетками.

First Servingman
Where’s Potpan, that he helps not to take away? He shift a trencher? he scrape a trencher!

Первый слуга
Где же Потпен? Что он не помогает убирать? Хоть бы блюдо унёс да почистил тарелки!

Second Servingman
When good manners shall lie all in one or two men’s hands and they unwashed too, ’tis a foul thing.

Второй слуга
Плохо дело, когда всё отдано в руки одному-двоим, да ещё в руки немытые!

First Servingman
Away with the joint-stools, remove the court-cupboard, look to the plate. Good thou, save me a piece of marchpane; and, as thou lovest me, let the porter let in Susan Grindstone and Nell. Antony, and Potpan!

Первый слуга
Уносите стулья, отодвигайте поставцы, присматривайте за серебром! Эй ты, припрячь для меня кусок марципанового пряника, да будь другом, скажи привратнику, чтобы он пропустил сюда Сусанну Грайндстон и Нелли. Антон! Потпен!

Second Servingman
Ay, boy, ready.

Второй слуга
Ладно, будет сделано.

First Servingman
You are looked for and called for, asked for and sought for, in the great chamber.

Первый слуга
Вас ищут, вас зовут, вас требуют, вас ждут в большом зале.

Second Servingman
We cannot be here and there too. Cheerly, boys; be brisk awhile, and the longer liver take all.

Третий слуга
Да не можем же мы быть тут и там зараз. Веселее, ребята!
Поторапливайтесь! Кто других переживёт, всё заберёт.
Уходят.

Enter Capulet, with Juliet and others of his house, meeting the Guests and Maskers.

Входят Капулетти с Джульеттой и другими домочадцами; они встречают гостей и масок.

Capulet
Welcome, gentlemen! ladies that have their toes
Unplagued with corns will have a bout with you.
Ah ha, my mistresses! which of you all
Will now deny to dance? she that makes dainty,
She, I’ll swear, hath corns; am I come near ye now?
Welcome, gentlemen! I have seen the day
That I have worn a visor and could tell
A whispering tale in a fair lady’s ear,
Such as would please: ’tis gone, ’tis gone, ’tis gone:
You are welcome, gentlemen! come, musicians, play.
A hall, a hall! give room! and foot it, girls.

Капулетти
Добро пожаловать! И пусть те дамы,
Чьи ножки не страдают от мозолей,
Попляшут с вами! Готов поклясться,
Что кто начнёт жеманиться, у тех
Мозоли есть!
Одной из дам.
Ага, я вас поймал?
К Ромео и его спутникам.
Привет, мои синьоры! Было время,
Я тоже маску надевал и нежно
Шептал признанья на ушко красотке;
Но всё это прошло, прошло, прошло.
Привет мой вам! — Играйте, музыканты. —
Эй, места, места! — Ну же, в пляс, девицы!

Music plays, and they dance.

Музыка; гости танцуют.

More light, you knaves; and turn the tables up,
And quench the fire, the room is grown too hot.
Ah, sirrah, this unlook’d-for sport comes well.
Nay, sit, nay, sit, good cousin Capulet;
For you and I are past our dancing days:
How long is’t now since last yourself and I
Were in a mask?

Эй вы, побольше света! Прочь столы!
Камин гасите: стало слишком жарко.
Как кстати нам нежданная забава!
Старику, своему родственнику.
Присядь, присядь, любезный братец мой!
Для нас с тобой дни танцев уж прошли.
Когда в последний раз с тобою были
Мы в масках?

Second Capulet
By’r lady, thirty years.

Старик Капулетти
Да уж лет тридцать будет.

Capulet
What, man! ’tis not so much, ’tis not so much:
’Tis since the nuptials of Lucentio,
Come Pentecost as quickly as it will,
Some five and twenty years; and then we mask’d.

Капулетти
Нет, что ты, — меньше, друг, конечно, меньше!
На свадьбе у Люченцио то было.
На троицу, лет двадцать пять назад,
Не более, мы надевали маски.

Second Capulet
’Tis more, ’tis more: his son is elder, sir;
His son is thirty.

Старик Капулетти
Нет, больше, больше: сын его ведь старше;
Ему за тридцать.

Capulet
Will you tell me that?
His son was but a ward two years ago.

Капулетти
Что ты мне толкуешь?
Каких-нибудь назад тому два года
Он был ещё несовершеннолетним.

Romeo
To a Servingman. What lady is that, which doth enrich the hand
Of yonder knight?

Ромео
своему слуге
Скажи, кто та, чья прелесть украшает
Танцующего с ней?

Servingman
I know not, sir.

Слуга
Синьор, не знаю.

Romeo
O, she doth teach the torches to burn bright!
It seems she hangs upon the cheek of night
Like a rich jewel in an Ethiope’s ear;
Beauty too rich for use, for earth too dear!
So shows a snowy dove trooping with crows,
As yonder lady o’er her fellows shows.
The measure done, I’ll watch her place of stand,
And, touching hers, make blessed my rude hand.
Did my heart love till now? forswear it, sight!
For I ne’er saw true beauty till this night.

Ромео
Она затмила факелов лучи!
Сияет красота её в ночи,
Как в ухе мавра жемчуг несравненный.
Редчайший дар, для мира слишком ценный?
Как белый голубь в стае воронья —
Среди подруг красавица моя.
Как кончат танец, улучу мгновенье —
Коснусь её руки в благоговенье.
И я любил? Нет, отрекайся взор:
Я красоты не видел до сих пор!

Tybalt
This, by his voice, should be a Montague.
Fetch me my rapier, boy. What dares the slave,
Come hither, cover’d with an antic face,
To fleer and scorn at our solemnity?
Now, by the stock and honour of my kin,
To strike him dead I hold it not a sin.

Тибальт
Как, этот голос! Среди нас — Монтекки!
Эй, паж, мой меч! Как! Негодяй посмел
Сюда явиться под прикрытьем маски,
Чтобы над нашим празднеством глумиться?
О нет, клянусь я честью предков всех,
Убить его я не сочту за грех!

Capulet
Why, how now, kinsman! wherefore storm you so?

Капулетти
Что ты, племянник, так разбушевался?

Tybalt
Uncle, this is a Montague, our foe,
A villain that is hither come in spite,
To scorn at our solemnity this night.

Тибальт
Но, дядя, здесь Монтекки! Здесь наш враг!
К нам этот негодяй прокрался в дом:
Над нашим он глумится торжеством.

Capulet
Young Romeo is it?

Капулетти
Ромео здесь?

Tybalt
’Tis he, that villain Romeo.

Тибальт
Да, негодяй Ромео!

Capulet
Content thee, gentle coz, let him alone;
He bears him like a portly gentleman;
And, to say truth, Verona brags of him
To be a virtuous and well govern’d youth:
I would not for the wealth of all the town
Here in my house do him disparagement:
Therefore be patient, take no note of him:
It is my will, the which if thou respect,
Show a fair presence and put off these frowns,
An ill-beseeming semblance for a feast.

Капулетти
Друг, успокойся и оставь его.
Себя он держит истым дворянином;
Сказать по правде — вся Верона хвалит
Его за добродетель и учтивость.
Не дам его здесь в доме оскорблять я.
Не обращай вниманья на него.
Когда мою ты волю уважаешь,
Прими спокойный вид, брось хмурить брови:
На празднике так неуместна злость.

Tybalt
It fits, when such a villain is a guest:
I’ll not endure him.

Тибальт
Она уместна, коль нам мерзок гость.
Я не стерплю его!

Capulet
He shall be endured:
What, goodman boy! I say, he shall: go to;
Am I the master here, or you? go to.
You’ll not endure him! God shall mend my soul!
You’ll make a mutiny among my guests!
You will set cock-a-hoop! you’ll be the man!

Капулетти
Ого! Не стерпишь?
Отлично стерпишь — слышишь ты, мальчишка?
Я здесь хозяин или ты? Ступай!
Не стерпит он! А? Бог меня прости!
Ты средь моих гостей заводишь смуту.
Ишь, вздумал петушиться! Я тебя!

Tybalt
Why, uncle, ’tis a shame.

Тибальт
Но, дядя, это срам.

Capulet
Go to, go to;
You are a saucy boy: is’t so, indeed?
This trick may chance to scathe you, I know what:
You must contrary me! marry, ’tis time.
Well said, my hearts! You are a princox; go:
Be quiet, or⁠—More light, more light! For shame!
I’ll make you quiet. What, cheerly, my hearts!

Капулетти
Да, как же, как же!
Мальчишка дерзкий ты! Вот как! Смотри,
Чтоб пожалеть потом не привелось!
Не повреди себе — я знаю чем…
Сердить меня — как раз тебе пристало. —
Отлично, детки. — Дерзкий ты мальчишка!
Веди себя прилично, а не то…-
Побольше света, света! — Стыд какой!
Притихнешь у меня. — Живей, дружки!

Tybalt
Patience perforce with wilful choler meeting
Makes my flesh tremble in their different greeting.
I will withdraw: but this intrusion shall
Now seeming sweet convert to bitter gall.

Тибальт
Мой гнев и принуждённое терпенье
Вступили в бой. Дрожу я от волненья.
Пока уйду я, но его приход
Ему не радость — горе принесёт.

Exit.

Уходит.

Romeo
To Juliet.
If I profane with my unworthiest hand
This holy shrine, the gentle fine is this:
My lips, two blushing pilgrims, ready stand
To smooth that rough touch with a tender kiss.

Ромео
Джульетте
Когда рукою недостойной грубо
Я осквернил святой алтарь — прости.
Как два смиренных пилигрима, губы
Лобзаньем смогут след греха смести.

Juliet
Good pilgrim, you do wrong your hand too much,
Which mannerly devotion shows in this;
For saints have hands that pilgrims’ hands do touch,
And palm to palm is holy palmers’ kiss.

Джульетта
Любезный пилигрим, ты строг чрезмерно
К своей руке: лишь благочестье в ней.
Есть руки у святых: их может, верно,
Коснуться пилигрим рукой своей.

Romeo
Have not saints lips, and holy palmers too?

Ромео
Даны ль уста святым и пилигримам?

Juliet
Ay, pilgrim, lips that they must use in prayer.

Джульетта
Да, — для молитвы, добрый пилигрим.

Romeo
O, then, dear saint, let lips do what hands do;
They pray, grant thou, lest faith turn to despair.

Ромео
Святая! Так позволь устам моим
Прильнуть к твоим — не будь неумолима.

Juliet
Saints do not move, though grant for prayers’ sake.

Джульетта
Не двигаясь, святые внемлют нам.

Romeo
Then move not, while my prayer’s effect I take.
Thus from my lips, by yours, my sin is purged.

Ромео
Недвижно дай ответ моим мольбам.
Целует её.
Твои уста с моих весь грех снимают.

Juliet
Then have my lips the sin that they have took.

Джульетта
Так приняли твой грех мои уста?

Romeo
Sin from thy lips? O trespass sweetly urged!
Give me my sin again.

Ромео
Мой грех… О, твой упрёк меня смущает!
Верни ж мой грех.

Juliet
You kiss by the book.

Джульетта
Вина с тебя снята.

Nurse
Madam, your mother craves a word with you.

Кормилица
Синьора, ваша матушка вас просит.

Romeo
What is her mother?

Ромео
Кто мать её?

Nurse
Marry, bachelor,
Her mother is the lady of the house,
And a good lady, and a wise and virtuous:
I nursed her daughter, that you talk’d withal;
I tell you, he that can lay hold of her
Shall have the chinks.

Кормилица
Как, молодой синьор?
Хозяйка дома этого ей мать —
Достойная и мудрая синьора.
А я вскормила дочь, с которой здесь
Вы говорили. Кто её получит,
Тому достанется и вся казна.

Romeo
Is she a Capulet?
O dear account! my life is my foe’s debt.

Ромео
Дочь Капулетти!
Так в долг врагу вся жизнь моя дана.